18. Алексей Викторович Марьясов

промакнув пару раз, понимаю, что тряпка слишком мала. Снова хлопает шифоньер. Лена появляется в дверях – на ней черные джинсы и желтая майка. Лифчика, похоже, нет, – то есть так, как я не люблю. Она бросает на пол туго набитый на вид пакет и принимается нервно застегивать босоножки.

      – Ты куда? – спрашиваю я. Она не отвечает сразу. Лишь окончательно обувшись, поднимает на меня раскрасневшееся лицо:

      – Отсюда!

      – К матери?

      – Да.

      – Или к отцу?

      – Какое тебе дело? – она поднимает пакет и действительно готовится уйти. Родители моей жены разведены уже пятнадцать лет. У отца появилась вторая семья, а мать так и осталась одинокой.

      – Откуда у тебя это? – спрашиваю я, показывая кошелек.

      – От верблюда! – зло обрывает она.

      Я шагаю ей навстречу, задевая валяющуюся на полу ложку, которая мелодично отлетает под стол.

      – Лена!

      – Что?

      – Не уходи.

      – Что, стало страшно? – она щурит глаза.

      – Что страшно?

      – Что некого теперь будет трахать? Что придется искать кого-то другого?!

      – Причем здесь это?

      – Притом. При том, что ты ко мне так и относишься.

      – Это неправда, – в который раз за сегодняшний вечер повторяю я.

      – Мне плевать, правда это или нет. Я тебя бросаю, неужели не понял?

      Неожиданно у меня слабеют ноги. Не потому, что я испугался остаться один. Просто я много раз читал о подобных ситуациях, а теперь это происходит со мной. И мне странно оттого, что это происходит именно так, как происходит, и нельзя переставить местами слова или вернуться к сохраненному тексту.

      – Я люблю тебя, – говорю я жене.

      Она на секунду задумывается и морщит лоб.

      – Мне плохо от твоей любви. Не люби меня больше. Никогда.

      Лена принимается крутить ручку замка и у нее почему-то не получается открыть дверь с первого раза. Я барабаню ногтями о стену.

      – Позвони мне, – бросаю я вслед, когда она, наконец, выходит за порог. – Позвони, когда у тебя все будет хорошо. Когда ты успокоишься. Психопатка чертова!

      Я часто моргаю, и блестящая, искрящаяся резь наполняет мои глаза.

      – Психопатка чертова, – повторяю я срывающимся шепотом. Где-то принимается гудеть невидимый лифт. Еще несколько минут, словно оставив на время свое истерзанное ссорой тело, я продолжаю видеть ее, спускающуюся вниз, выходящую из подъезда и спешащую на остановку. Я слежу за своей женой, покуда не слепнет мое сердце.

      Я вхожу в комнату. Непогашенная лампа тревожно отражается в тусклой полировке шифоньера. На диване распластался Ленин халат, будто выбросившийся из окна человек. У меня совсем пересохло во рту и невыносимо хочется курить. Я достаю сигареты, спрятанные между книг Джона Фаулза, и, взяв сразу две, выхожу на тесную, заставленную всяким хламом лоджию. «Не бойся, – говорит мне ночь, – все будет хорошо». Я курю с наслаждением, не сбрасывая пепла с сереющего кончика сигареты. Лена ушла. Со мною больше нет ее тела.

      – А что еще есть, кроме