Нет. Сергей Кузнецов

оппа! – и тут время, как полоумное, начинает нестись вскачь, а шар все катится, катится, а молния все ниже, ниже, и ясно уже, что ты все проиграешь сегодня, все спустишь тут до нитки, до исподнего, голым уйдешь отсюда – потому что не остается времени на пируэт, не остается ни доли секунды, не остается… Шар превращается в струну, струна взлетает в воздух, переворачивается раз, и два, и три, крошечная голая ножка вбивается в ковровое покрытие площадки, другая пикой взмывает вверх, в дугу сгибается спина, прилизанная детская головка едва не касается ковра тугим узлом волос на хрупком затылке, и уже у пола полупрозрачная ручка железным захватом ловит приземляющуюся синюю ленту, успевая пустить в липкий от напряжения воздух восхитительную длинную спираль. Аккорд, аккорд. Все.

      Рев наваливается таким страшным комом, что опять вминает в тело и пиджак, и рубашку, немедленно ставшую стокилограммовой, и галстук, затянувшийся удавкой. На табло горят списки выигрышей, у тебя сегодня будет повод хорошо расслабиться в номере – молодец, мальчик, молодец, Волчек. Молодец, но бредешь через толпу на ватных ногах к кассе и клянешься себе: никогда, никогда, никогда больше. Никогда, ни на какую интуицию не полагаясь, не ставишь ты больше такие суммы на темных лошадок. Пусть и посмотрела на тебя эта десятилетняя девочка такими ледяными глазами, что ты, который уже пять лет ставит на гимнасток по всему свету, все видал, был в Багдаде, когда сломала себе шею Жанна Свентицки, отстирывал кровь с рубашки, когда черноухий VIP в клочья порвал разрывным кольцом девятилетнюю Галличку Курных после смазанного кульбита, – так вот, сегодня на тебя эта неведомая никому девочка так посмотрела, что ты понял: порвет всех, выгрызет победу у судей из горла, об колено раскурочит любую, которая посмеет получить на одну десятую балла больше, чем она – уродливая, длинноносая, гуттаперчевая, с железными тросами сухожилий под детской прозрачной кожей.

      Подумал тогда: только в этой стране на рингах можно увидеть такие глаза; у этих девочек везде страшные лица, но только здесь… Говорят, их тренеры ездят по стране, по самой черной, нищей глубинке, покупают их, этих девчонок, двух-трехмесячными у запойных тупых родителей. Подходящих выявляют так: берут за ножки и тянут в разные стороны; младенец орет, а они тянут; если растягивают до ста двадцати градусов – есть задатки, пойдет. И потом держат в черном теле и тренируют по двенадцать часов в день с годовалого возраста, и с четырех лет выпускают на ринги – для разогрева; с шести на них начинают делать ставки. В двенадцать лет их вышвыривают на улицу – говорят, они все умственно отсталые, некоторые даже с трудом понимают нормальную речь, привыкши к набору команд из двадцати слов.

      Обо всем этом Волчек старался никогда не думать. Сочувствие он испытывал не к девочкам, а к тренерам – может быть, отдаленное сходство профессий, необходимость постоянно мотаться по чертовым русским деревням, где до сих пор пьют водку, и по чертовым арабским деревням, где до сих пор курят гаш, сильно отбивает у профессионалов сочувствие