Одержимость. Ульяна Павловна Соболева

верить, если не Цыгану? Он меня оберегал. Почему? Не знаю. Не друзья, не пара. Да какая там пара, я бы его к себе не подпустила, а он и не лез. У него для этих дел Белка имелась. Малолетняя проститутка, она иногда у нас ночевала, когда сутенёр лютовал, расплачивалась с Цыганом натурой. Я не ревновала, мне было фиолетово, а вот он ревновал меня ко всем, даже к несчастному Барсуку. Но за Барсука я готова была сама кому угодно глотку перегрызть, так что его не трогали. Севкаааа. Я не оплакивала его. Для меня смерть была чем-то обыденным, я видела её очень часто, особенно на улице. Начиная с бродячих животных и заканчивая бомжами алкоголиками, а иногда и некоторыми из нас.

      Листовки быстро сгорали, и огонь почти не грел заледеневшие руки. Кто-то отодвинул картон, и я увидела физиономию Цыгана.

      – Мелкая, у меня к тебе дело, я зайду.

      Ввалился в моё своеобразное жилище и скрутился над огнём.

      – Пожар устроишь.

      – Холодно.

      – Так я могу и согреть, – ухмыльнулся, но дальше намёков не пойдёт, я точно знала.

      – Белку свою грей лучше, или не даёт?

      Цыган ухмыльнулся.

      – Даёт. Мне ты нравишься. Красивая.

      Это я и без него знала, точнее, когда-то знала, сейчас я не совсем была в этом уверенна: волосы торчат в разные стороны, худющая, кожа да кости, и не оформилась ещё. Сисек нет, месячные приходят, когда им вздумается. Но ведь была красивой – волосы длинные золотистые были, медовые, бабушка в косу заплетала, глаза у меня зелёные, и серёжки в ушах были, золотые, между прочим. Я их зарыла во дворе, чтоб не стырили или вместе с ушами не оборвали.

      – Чего надо, Цыган?

      – Сегодня приехали иностранцы в дом напротив, там свадьба. Приоденешься нормально и влезешь в толпу. Стащишь пару кошельков, никто не заметит.

      – Плёвое дело.

      – Ты не поняла, Мелкая, в девку переоденешься, я уже шмоток тебе достал. Никто не заметит, они там налакаются до потери пульса. Не одна пойдёшь, я с тобой, подстрахую внизу.

      Я внимательно посмотрела на Цыгана, глазки бегают, губа нервно подёргивается. Учуял, видать, наживу.

      – Что за иностранцы?

      – Там одна шалава замуж за немца вышла, его друзья понаедут.

      – Ясно. Шмотки давай и пожрать, я со вчера ничего не ела, твои крошки не в счёт.

      Борзею немного, знаю, но мне можно, мне он позволял борзеть, другим бы зубы выбил.

      – Там поешь. Слышь, как орут? Я проверил – все двери нараспашку.

      Цыган вернулся со свёртком через несколько минут, я сбросила куртку, содрогаясь от холода, и увидела, как он меня осматривает. Черные глаза сверкнули в темноте.

      – Отвернись, придурок.

      Отвернулся, ты гляди. Я стащила с себя штаны, футболку. Холод какой, собачий. Развернула свёрток, и даже не глядя, что там, натянула через голову шерстяное платье, потом колготки на ледяные ноги, туфли и свитер. На дне пакета оказалось зеркало и помада.

      – Можно уже?

      – Валяй,