Очарованные любовью. Повесть о первой любви. Валерий Казаков

досады на своё одиночество ложился спать. После того, что я испытал пять минут назад, одиночество казалось мне пыткой. Я тоже хотел извести себя в чувственной истоме. Я тоже хотел иметь настоящую, зрелую женщину, у которой покатые плечи, высокие груди и пухлый, теплый бледно-розовый зад. То есть, я хотел иметь этакую гибкую, разгоряченную страстью стерву, чья похотливая плоть в размеренной музыке тактов может поглотить меня целиком, начиная, естественно, с середины тела. В тёмной, немой ночи и беспросветном одиночестве мне сейчас было нужно только это, чтобы поскорее куда-нибудь пролилась моя душевная и телесная неудовлетворенность…

      Помню, на следующий день я проснулся от странного грохота за стеной, от тонкого женского крика, звучащего как аккомпанемент этому загадочному грохоту. Я прислушался и сразу понял, что это ночная сообщница моего молодого соседа бьёт фарфоровую посуду. Потом в ход пошли стаканы. Потом – деревянные стулья. И, наконец, все смолкло. Разрушительный порыв женской истерики угас. Истощился.

      А ещё немного погодя я увидел её в общей кухне на нашем шестом этаже, до краев залитой золотистым утренним светом. Она, как ни в чем ни бывало, сидела на широком подоконнике, свесив тонкие ноги, и что-то спокойно объясняла своему улыбающемуся мучителю. Признаюсь честно, в первый момент меня поразила её молодость, её гибкая, откровенно детская худоба. На вид ей было лет 15 – 16, не более. Тёмные волнистые волосы у неё свисали до плеч, большие выпуклые глаза беззащитно лучились, прикрытые сверху длинными, чуткими ресницами. Тонкие руки были сцеплены на худой коленке, а подол тёмно-вишневого платья был вольно приподнят до матового, мучительно доступного бедра. То есть, в ней не было ничего от той породистой стервы, которую так упорно рисовало мое взволнованное воображение прошлой ночью. В ней не было ничего от зрелой искусительницы сердец, от хищной женщины, которая жадной львицей набрасывается на всякого молодого мужчину. Ощущение было такое, как будто страстные стоны вчера ночью издавала вовсе не она, а кто-то другой, который много взрослее и опытнее, чем это невесомое, просвечивающее насквозь создание.

      Так ничего толком не поняв, я вернулся в свою комнату и стал собираться на работу. И, что самое странное, во мне сейчас уже не было ничего томительного, ничего раздражающего отсутствием любви. Во мне не было даже зависти к счастливому соседу, который готовил завтрак на кухне. Наоборот, мое одиночество сейчас меня вполне устраивало. Хотя бы тем, что дарило мне спокойствие. Мое одиночество работало на мой имидж. Мне казалось, что в глазах людей я должен оставаться одиноким, как был бы одиноким в нашем пошлом мире настоящий Павка Корчагин, или бесстрашный американский ковбой… Но однажды после обеда мастер нашего цеха Борис Васильевич Кулагин подошел ко мне с какой-то таинственной улыбкой на широком лице и сообщил, что меня срочно вызывают в заводоуправление к директору. Воспринять его слова как шутку, я, естественно, не мог