Мысы Ледовитого напоминают. Ю. В. Чайковский

остатки загадочной избушки, мы обязаны известием о булаве, без которого не удалось бы в погибшей ватаге разглядеть вероятного атамана.

      Тем более нельзя забывать, что Долгих, автор «патриотических» идей (прямой путь из Архангельска до мыса Фаддея, превосходство поморов перед Норденшельдом), сделал для понимания таймырских находок очень много. А в последующей шовинистической свистопляске он участвовать не стал и даже в своей статье в ИПРАМ не коснулся прежних своих идей.

      Ещё больше сделал Окладников. Пусть политический заказ и подавил его при оглашении выводов, но не смог убить в нем учёного. Он мог бы умолчать про булаву, оставшуюся в тундре, про следы людоедства в избушке и про отнюдь не русские вещи путешественников. Тем более, не требовалось ему вставлять в доклад упоминания о массах меха [ИПРАМ, с. 14, 15][36].

      Удивительно, но один из авторов сборника, историк Арктики Михаил Белов, лишь недавно (1947 г.) ставший кандидатом наук, заявил о южном пути прямо. Он посвятил статью опровержению того тезиса Долгих, что по Хатанге и Анабару в годы ПСФ ещё не плавали. Он писал:

      «Как далеко за р. Анабар… проходил торговый путь, показывают в частности находки на о. Фаддея».

      А закончил он свою статью так [ИПРАМ, с. 52]:

      «В 30-х годах XVII века мангазейцы, казаки и промышленники, плавая по р. Анабар, открыли о. Бегичева… Промыслы и новые отношения с нганасанскими племенами оживили этот отдалённый угол мангазейской земли… и способствовали плаванию не только по Хатангскому заливу, но и вдоль берегов Таймыра. Одной из первых таких промышленных экспедиций, вероятно, 20-х годов, и является та, остатки которой найдены на о. Фаддея и на берегу залива Симса».

      Строки эти весьма поучительны: даже в самое опасное время находятся люди, которые говорят и пишут то, что полагают правдой. Остаётся тайной, как редакторы это пропустили. Не заметили (статья обширна и название её [Белов, 1951] столь отстранённо от темы, что они могли не читать её внимательно) или уступили кому-то властному, кто отрицал северный путь? Оба варианта для тех дней сомнительны. Вернее, что Окладников оставил себе путь к смене позиции на случай смены политической обстановки. Ведь и в собственных статьях (их в сборнике три) он оставил намёки на то, что южная версия приемлема[37].

      Да и Белов был не вполне одинок. Окладникову дали кое-какой отпор ещё в упомянутом заседании Арктического института в 1945-м. Протокола заседания не сохранилось, и всё, что мы имеем, это скупая журнальная аннотация [В Учёном совете]. Выступили 8 человек, из которых пятеро мягко раскритиковали доклад, а остальные трое призвали продолжить археологические исследования. Была принята резолюция (что надо, мол, продолжить), так что перед нами как бы девятое выступление – от институтского начальства.

      Следы ножниц в резолюции ясно заметны – она призывает продолжить раскопки вообще, а не у мыса Фаддея, хотя обсуждались именно они, и докладчики призывали раскапывать именно там. Кто-то очень не хотел, чтобы учёные увидели лишнее, и в результате никто никогда

36

По-рыцарски поступил Окладников, лауреат, с профессором Мстиславом Фармаковским, умершим до публикации ИПРАМ: не снял его прозападную статью о природе тканей, не вписал в неё нужных фраз, а лишь дополнил её слабой патриотической заметкой. Её автор утверждала, что всё сукно могло быть русским, ибо русские тоже умели делать сукно. Добавлю: умели, оно называлось сермягой и в ПСФ действительно было, а для иного сукна требовалось завезти в Россию иных овец и иную технику, что было сделано, но позже.

37

Так, после слов «Остаётся, однако, невыясненным, откуда они шли» [ИПРАМ, с. 32], он изложил идею южного пути и возразил лишь, что «трудно, даже невозможно» допустить южно-таймырский путь, так как «слишком суровы и пустынны были тогда внутренние области» Таймыра. См. также далее, с. 276.