Тонкая работа. Сара Уотерс

знает сколько еще отдыхать придется, если вас поймают.

      Я прикусила губу. Он был прав. Но не рискованность будущего предприятия пугала меня. Вор не может все время думать об опасности, иначе сойдешь с ума. Я просто не знала, хочется ли мне так отдыхать. Жизни вне Боро я себе не представляла. Однажды мы вместе с миссис Саксби ездили погостить к ее кузине в Бромли, так я вернулась домой вся красная от крапивницы. Жизнь на природе показалась мне однообразной и нелепой, да и живут там, похоже, одни придурки да цыгане.

      И что я буду делать рядом с придурочной? Она ведь не Неженка, которая только слегка чокнутая и лишь иногда ни с того ни с сего свирепеет. Может, эта девица совсем психованная. Может, она попытается меня задушить. Я буду звать на помощь, и никто не услышит – ведь вокруг на много миль ни живой души. Цыгане не в счет, им ни до кого, кроме себя, дела нет. У нас каждый знает, если на тебе платье загорится, цыган даже плюнуть на пламя и то поленится.

      Я спросила:

      – А эта девушка – какая она? Вы говорили, она не в своем уме.

      – Не совсем так, – ответил Джентльмен. – Странная она. Наивная такая, дикая. Ее всю жизнь держали вдали от общества. Она сирота, как и ты, но тебя воспитывала миссис Саксби, а ее никто не воспитывал.

      Неженка снова уставилась на него во все глаза. Мать ее была пьянчужкой и утонула в реке. Отец бил дочку нещадно. Сестру ее забил аж до смерти.

      Неженка прошептала:

      – Не кажется ли вам, Джентльмен, что это грех – то, что вы собираетесь сделать?

      Похоже, до сих пор никому из нас подобная мысль просто не приходила в голову. Но теперь, после того как Неженка произнесла это вслух, я огляделась вокруг – все прятали глаза. И тогда Джентльмен рассмеялся.

      – Грех? – повторил он. – Конечно, милая Неженка, конечно грех! Но грех этот стоит пятнадцати тысяч фунтов, и эта цена меня устраивает, что бы ты ни говорила. И опять же, если посмотреть, как были нажиты эти денежки? Думаешь, честным трудом? Конечно же нет. Это богатство добыто слезами и потом бедняков – за каждый шиллинг два десятка смердов спины горбатили. Слышала, небось, о Робин Гуде?

      – Еще бы! – сказала она.

      – Так вот, мы будем как он: отберем золото у богачей и раздадим тем, кому оно принадлежит по праву.

      Джон скривил губы:

      – Ты, барчук! Робин Гуд был герой, и гнев его был праведный. Раздашь деньги народу? Да какой у тебя народ! Хочешь ограбить леди – иди и грабь свою мамашу.

      – Мою мамашу? – Джентльмен покраснел. – При чем тут моя мать? К черту мою мать!

      Но, уловив взгляд миссис Саксби, обернулся ко мне.

      – Ох, Сью, – сказал он, – прошу прощения.

      – Ничего-ничего, – быстро ответила я. И опустила голову, и все вокруг притихли. Подумали, наверно, как всегда в дни казни: «Какая она храбрая!» То есть мне хотелось, чтобы они так думали. А потом почему-то захотелось, чтобы не думали: потому что, как я уже говорила, храбростью я никогда не отличалась, но за семнадцать лет смирилась с тем, что окружающие так про меня думают. А теперь явился Джентльмен, и ему нужна храбрая девчонка – он ведь долгий