Собирай и властвуй (3т, или хроники Разделённого мира, Том 1). Андрей Анатольевич Андреев

бабушка, всему своё время.

      Мама встала, оделась, подбросила в печь дров, начала стряпать. Рута вслушивалась напряжённо, но больше никакого перезвона. Ощупала ладони: сухие и даже совсем не горячие – может, всё ей только приснилось? Нет, знала, что не приснилось, просто зверёк волшебства то трогал лапкой, то прятался, подобно игривому котенку. Тронет – и чаровать у Руты получается, отпрянет – и никаких тебе чар, лишь пустоту руки ловят. Должно быть, она ещё слишком маленькая, потому и так, но приручит этого проказника, обязательно приручит!

      Однако, почему же плачет мама, о чём? Ой, нет, не о чём, а о ком! Рута почувствовала, что может понять, расколоть секрет, как кедровый орешек, и потянулась, стиснув кулачки, изо всех сил. Нолан? Страшно погиб, живодрев разорвал на части, но после него остался крохотулечка Нин, мамин внучек, нянчится с ним – нет, не Нолан. Крохотулечка, крохотулечка… Прошлой декадой отец мать побил, крепко, а потом, когда сильно кричала ночью, Фаргал и Бригитта увели, долго не было. Вот! Скорлупа тайны треснула, открывая ответ: у мамы был ребёночек, совсем ещё маленький, но умер у неё в животе, и деток у мамы больше не будет.

      Рута напряглась, вытянулась на лежанке, свернувшаяся в ногах клубком Мельда, любимая кошка, подняла голову, навострила уши. В висках стучали молоточки, по щекам бежали слёзы – как же так? Ведь неправильно, невозможно! Однако же она успокоилась, надёжно спрятала образовавшийся внутри ледок, и когда спустилась к завтраку, матери ничего не сказала, лишь обняла крепко-крепко, прижалась к груди.

      – Что с тобой, кроха? – удивилась Ламанда, обнимая в ответ.

      – Кошачьи нежности, – фыркнула Айрис.

      – А вот и нет! – показав сестре язык, Рута поспешила к рукомойнику.

      В бадейке жил Чистюля – кусочек волшебного льда, заговорённый на чистоту. Когда вода подходила к концу, он смешно булькал, не давал потянуть за устроенный внизу язычок. Бульк да бульк, пока снова до краёв не наполнишь, бульк да бульк. Руте и Айрис он, Чистюля, всегда радовался, подпрыгивал вверх, будто серебристая рыбка.

      – Ух, холоднющая! – плеснув горстью в лицо, Рута взвизгнула, – Чистюля, почему не следишь?

      Комнат в их большом доме три: в средней печь, сложенная из блоков волшебного льда, по левую от неё руку мужская половина, по правую – женская. Хотя теперь всё не так, перемешалось – зима же, в зиму всегда так. А ну-ка, представим себя волшебным глазом и поглядим: на мужской половине Фаргал, старший брат, с женой Сабриной, и бабушка, и отец; на женской, понятное дело, мама, а ещё вдова Нолана Бригитта с малюткой Нином, а ещё Айрис, старшая сестра, задира и забияка, и, конечно же, сама она, Рута. Ух, сколько много, даже волшебный глаз устал!

      Просеменив от рукомойника к столу, Рута кружится, будто танцует. Место занимает поближе к Бригитте, хотя по эту сторону стола только Бригитта и есть.

      – Не скачи, егоза, – ворчит та, – стол длинный, места хватит всем.

      На самом деле Бригитта добрая, пусть и угрюмая, и не очень красивая. А вот Сабрина злая, хоть и красавица.

      – Стол всех