Неутолимая любознательность. Как я стал ученым. Ричард Докинз

сдул колокольчик.

      Северный ветер дует на южный.

      Следующий мой монолог – искаженная аллюзия на Эзру Паунда, которого мои родители, должно быть, читали вслух[26]:

      Аскари упал со страуса

      Под дождем.

      Пойте: “Черт с восьми!”

      И что же было страусу?

      Пойте: “Черт с восьми!”

      Согласно записям родителей, я знал наизусть много песен и исполнял их, изображая из себя граммофон. Я никогда не перевирал мелодию, но иногда добавлял от себя “шуточки”, например изображал заедающую пластинку, раз за разом повторяя одно и тоже слово, пока “иглу” (мой палец) не сталкивали с поврежденной канавки. У нас был заводной переносной граммофон, в точности такой же, что увековечен Фландерсом и Сванном в “Песне о воспроизведении”:

      Был граммофончик у меня,

      Я ручку в нем вертел,

      Скрипел он остренькой иглой

      И очень мило пел.

      Потом усилили его,

      И он погромче стал,

      Теперь из дерева игла,

      Чтоб слишком не орал.

      Что характерно, мой отец не покупал деревянные иглы, а делал их сам из шипиков, которыми заканчиваются листья сизалевой агавы.

      Некоторые из исполняемых мною песен я выучивал, слушая пластинки, некоторые, вроде процитированной выше, были моими собственными невразумительными импровизациями, а некоторые я узнавал от родителей. Моим родителям, особенно отцу, нравилось учить меня абсурдным песенкам, многие из которых он узнал от собственного отца, и мы провели не один вечер, распевая такие шедевры, как “У Мэри был козел Вильям”, “Хай-хо, Катусалима, краса Ерусалима” или “Хоки-поки-винки-фам” – песенку, которую, как мне рассказывали, мой прадедушка Смитис напевал каждый раз, когда завязывал шнурки – и только тогда. Однажды я потерялся на пляже на берегу озера Ньяса, и родители довольно скоро обнаружили меня сидящим между двумя старушками, отдыхавшими в пляжных креслах, и развлекающим их песней про Гордули[27] – любимой кричалкой моих отца и деда, которую студенты Баллиола распевают с 1896 года как издевательскую серенаду под стенами соседнего Тринити-колледжа:

      Горду-у-у-ули!

      Лицо его как зад –

      Боб Джонсон[28] нам сказал,

      А он-то точно знал!

      Чертов Тринити! Чертов Тринити!

      Да будь я сам из Тринити,

      Тогда, тогда

      Пошел бы я в уборную,

      Пошел, пошел,

      Нажал на смыв и смылся бы!

      Вот так! Вот так!

      Чертов Тринити! Чертов Тринити!

      Поэзии тут не много, и обычно эту песню не поют трезвыми, но мне интересно было бы узнать, что о ней подумали старушки. Моя мама говорит, что, хотя они и были миссионерками, похоже, песня им понравилась. Кстати, когда в 1959 году я сам поступил в Баллиол, то обнаружил, что мелодия этой песни изменилась к худшему, потеряв одну тонкость в результате разрушительной меметической мутации, случившейся за те 22 года, что прошли после окончания колледжа моим отцом.

      Я регулярно пользовался своим умением изображать граммофон, когда пытался хитрить, чтобы подольше

26

Стихотворение Эзры Паунда “Старинная музыка” (Ancient Music), пародия на старинную английскую песню “Лето пришло” (Summer Is Icumen In), содержит рефрен: “Пойте: «Черт возьми!»”

27

Прозвище одного из студентов Тринити-колледжа.

28

Роберт Джонсон, выпускник Нового колледжа Оксфордского университета, впоследствии много лет возглавлявший Королевский монетный двор.