Страна Чудес без тормозов и Конец Света. Харуки Мураками

сказал я. – То есть пение птиц, шум моря, музыка – все это исчезнет?

      – Безусловно.

      – Как-то слишком… безрадостно.

      – Что поделать? Эволюция – вещь очень жесткая и печальная. Жизнерадостной эволюция не может быть по определению.

      Старик встал с дивана, подошел к столу, вынул из ящика крохотные кусачки для ногтей, снова сел на диван и принялся обстригать по порядку ногти сначала на правой, затем на левой руке.

      – Исследования пока не закончены, – продолжал он. – Подробностей я тебе сообщить не могу, хотя в целом все именно так. Но я хочу, чтобы ты никому об этом не рассказывал. Если узнают кракеры, случится непоправимое.

      – Об этом не беспокойтесь. Никто не хранит чужие секреты лучше конверторов.

      – Ну, тогда слава богу. – Старик с облегчением вздохнул и открыткой смел обрезки ногтей со стола в урну. Взял очередной сэндвич, посолил и с аппетитом вцепился в него зубами.

      – Не подумай, что хвастаюсь, но ведь и правда – объедение! – проговорил он, жуя.

      – Значит, она прекрасно готовит? – спросил я.

      – Да нет, я бы не сказал… Но сэндвичи – ее коронное блюдо. Остальное, правда, тоже вкусно получается. Но с сэндвичами не сравнить.

      – Стало быть, редкий дар, – сказал я.

      – Вот-вот! – закивал старик. – Так и есть. А ты, похоже, отлично ее понимаешь. Тебе я, пожалуй, со спокойным сердцем мог бы доверить свою девочку.

      – Мне? – удивился я. – Доверить? Только потому, что я похвалил ее сэндвичи?

      – А разве они тебе не понравились?

      – Очень понравились, – ответил я. И ненадолго – так, чтобы не помешало работе, – представил облик толстушки. А потом снова отхлебнул кофе.

      – Мне кажется, в тебе что-то есть. А может, наоборот, чего-то нет… Хотя, наверно, это одно и то же.

      – Иногда мне и самому так кажется, – признался я.

      – Мы, ученые, называем это «состоянием в процессе эволюционного отбора». Рано или поздно ты еще поймешь: эволюция – очень жестокая штука. А как ты считаешь: что самое жестокое в эволюционном отборе?

      – Не знаю. Что?

      – В нем нет места для прихотей. На ход эволюции не могут влиять чьи-то личные «хочу – не хочу». Все равно, что воздействовать на ураган, землетрясение или наводнение. Предугадать невозможно, сопротивляться бесполезно.

      – Хм-м, – задумался я уже в который раз. – Значит, ваша эволюция требует, чтобы звуки исчезли? И чтобы я, к примеру, потерял дар речи?

      – Точнее говоря, не совсем. Есть у тебя дар речи или нет – в принципе, не так важно. Поскольку сам дар речи – не более чем ступень эволюции.

      – Не понимаю, – сказал я. В таких вещах я вообще человек откровенный. Если мне все понятно, я так и скажу: «понятно». А уж если чего-то не понимаю – говорю, что не понимаю, и баста. Никаких размытых формулировок. Я убежден: чаще всего люди конфликтуют именно потому, что нечетко формулируют абстрактные понятия. Тот, кто предпочитает размытые формулировки, неосознанно, в глубине души, сам ищет конфликта. Никакого другого объяснения я этому не нахожу.

      – Впрочем,