Актея – наложница императора. Хью Вестбюри

Давида и великого царя Соломона, грызлись из-за какой-то кости, точно собаки. Неужели ты остался бы равнодушным, если бы увидел сыновей гордых Цезарей униженными, оборванными, голодными, потерявшими образ человеческий, утратившими все, что приличествует избранному народу, думающими только о крохах, которые можно вытребовать или вымолить у римлянина!

      Еврейка опустила голову; блеск ее локонов при свете луны был подобен серебряному шитью на траурном платье.

      – Я думала обо всем этом, – продолжала она, – как вдруг какой-то юноша, обвитый гирляндами из роз, бросился ко мне, схватил за руку и стал говорить слова, которые неприлично слушать еврейской девушке. Я оттолкнула его, он упал и закричал, что еврейская колдунья напала на него! Поднялся шум, меня окружили, десятки рук протянулись, чтобы меня схватить. Я взмолилась к Всевышнему, и Он услышал меня и послал избавителя. Это был ты. И может быть, наступит день, когда сын Давида воссядет на престоле Давидовом и мир преклонится перед мощью Израиля, тогда римский солдат получит награду за свое мужество.

      Молодой центурион как бы сквозь сон слушал эти слова, упиваясь музыкой голоса. Из всего монолога он понял только последнюю фразу, и понял так, что ему придется дожидаться награды до тех пор, пока еврей Иаков сделается царем иудейским и поведет еврейские легионы на Рим. Это показалось ему слишком отдаленным, и он встал и сказал с той застенчивой нежностью, которая всегда кажется комичной в рослом, сильном мужчине:

      – Я не могу так долго дожидаться награды, Юдифь.

      Они вышли из беседки, когда он говорил эти слова.

      Юдифь взглянула на него с удивлением.

      – Каким же образом может еврей вознаградить любимого воина Цезаря? Правда, мой отец богат, может быть, воин желает украсить себя драгоценностями?

      Тит никогда не отличался сообразительностью, а теперь был так погружен в свои размышления, что не заметил насмешку в словах Юдифи. Он собрался и решительно ответил:

      – У твоего отца есть драгоценность, за которую я готов отдать мою жизнь.

      Всякая женщина поняла бы смысл его слов.

      Юдифь отступила с удивлением на лице.

      Хотя ей нечему было удивляться. Уже не первый раз сидели они в этой беседке, но Юдифь не хотела замечать любовь центуриона и потому сделала вид, что удивилась, услышав признание. Огорчение ее было искреннее. Ее руки задрожали, и некоторое время она не могла выговорить ни слова. Наконец она воскликнула:

      – Нет, нет, нет! Этого никогда не будет! Это было бы бесчестием для тебя и позором для меня!

      – Бесчестием! Позором! – повторил Тит с изумлением. – Юдифь, ты меня не любишь!

      Девушка стояла молча и неподвижно, но глаза ее затуманились, и краска сбежала с лица. Движением, полным достоинства, она закрыла лицо покрывалом.

      – Я люблю тебя, Юдифь! – сказал молодой человек, несколько ободрившись. – И если ты любишь меня хоть немного, что может помешать нашему браку?

      Несколько мгновений девушка, казалось,