Господин Великий Новгород. Державный Плотник (сборник). Даниил Лукич Мордовцев

о песне хотел бы говорить, да не смеет… «Эх, зазнобила сердечушко!..»

      – А вить наши новугороцки рати осилят Москву.

      – Про то Богу видомо, Петра.

      – А обидно таково.

      – Что обидно?

      – И я собирался вить на рать, да мать не пустила… А чешутся руки на Москву кособрюхую!

      – Молод ты еще.

      – Како молод!

      Опять помолчали. Парень выбивался из сил, видимо изнемогал.

      – Дай, Петра, я погребу.

      – Что ты! На кой?

      – Ты ослаб, а еще далеко… Садись к правилу.

      – Где тоби!.. Твоя сила – дивичья, не мужичья.

      – Я обыкла грести – у меня силища в руках.

      – Ну, болого, будь по твоему хоченью.

      Девушка оставила руль, встала и направилась к веслам. Парень и любовно, и несмело глядел на нее. Но девушка разом остановилась как вкопанная, уставив испуганные глаза на далекий горизонт, из-за которого выползали не то темные облака, не то клубы дыма. Они слишком скоро изменяли положение и форму и слишком явственно волновались, чтоб их можно было принять за облака. Казалось, кто поддувал их снизу и они рвались к небу и как будто таяли, расползаясь по сторонам.

      – Ох господи!.. Что тамотка, Петра!

      – Что?.. Что узрила, ладушка?

      – Ни оболоки, ни дым… Как живые по небу мятутся.

      Парень встал, повернулся лицом вперед и долго смотрел на волнующиеся клубы дыма.

      – Горит там что, Петра?.. Пожар?

      – Може, пожар, а може, леса горят – не впервой.

      – Ох, не леса – жилье горит… То люди, то Москва огни распустила…

      – А може, и Москва… Она, проклятая, что твой татарин…

      – Так мы опоздали?.. Господи! Помилуй!

      – Для че опоздали!.. Нагоним живой рукой…

      – Ох, не нагоним, соколик!

      Девушка быстро схватила в руки весла, метнула их в воду, налегла раз, два, три – и лодка затряслась и запрыгала под сильными взмахами весел. Откуда взялась сила в молодом существе, которое за минуту казалось таким тихеньким и слабым…

      – Ишь ты… ай да ну!.. Ай да дюжая! – любовался и недоумевал парень.

      Лодка неслась быстро, а еще быстрее летела северная весенняя ночь – ночь Ярилы. Восточная половина неба становилась все яснее и яснее, и тем отчетливее двигались по небу, как живые, клубы дыма, верхние слои которых уже начинали принимать бледно-алые оттенки.

      Вот-вот настанет утро, выглянет солнышко, и будет уже поздно…

      Девушка еще сильнее налегла на весла.

      – Ну и дюжа же… Эх, чтоб тебя!

      По небу, через озеро, летели какие-то черные птицы. Они, видимо, летели туда, где клубились и восходили к небу облака дыма.

      Птицы обгоняли лодку…

      – То воронье, чаю?

      – Воронье… ишь, взапуски, умная птица…

      – А для чево? Что им там?

      – К солнушку. Они вот так-ту всягды… На солнушко.

      – Что ты, Петра! Это не к добру. Они мертвеца чуют… корм…

      Девушка задрожала. Она не чувствовала рук – точно одеревенели они… По озеру прошла рябь, что-то пахнуло в лицо… Ильмень то там, то тут становился точно чешуйчатым.

      – Утренник