Тень безымянного. Эдуард Эстерис

фрагменты никто,

      На страже их гордецы:

      – Наш Бог – это Бог,

      а ваших богов не знаем и знать не хотим.

      И тянется по дорогам веков

      войны одичалый дым.

      Завидую ли ей

      Она еще не наигралась:

      Наряды, клубы, секс и спорт,

      Но есть в изломе губ усталость,

      Хоть взгляд решителен и горд.

      Блестят ухоженные ногти,

      Рубин на пальчике горит.

      А сердце, кажется, промокло

      От слез, которые внутри.

      Ей не грозит трясина быта,

      Никто не тронет красоты.

      А может, лучше у корыта,

      У колыбели и плиты?

      Она придет

      Она придет. Такая нежная.

      Такая сладкая. Пьянящая.

      Но сердце изгрызет небрежно вам

      Горгона в порыжелом плащике.

      Раздета будет и осмеяна,

      А кровь от сахара очистится.

      Смотрите: косы стали змеями,

      Она уже не ложь, но истина.

      Такой характер

      Хочется быть мягкой и пушистой

      Нежностью наполнить сладкий вечер —

      Со двора несется крик «Фашисты!»

      Пьяные разборки человечьи.

      Позвонить в полицию? Без толку.

      Мелкий камень невпопад в системе.

      Осмелев, наперевес с метелкой

      Выбежать в пугающую темень?

      Страшно. Не пойду. Никак, затихло?

      Разошлись. Теней не видно мрачных.

      Обошлось. Не пробудилось лихо.

      Не убийство. Небольшая драчка.

      Ветер причесал деревьям космы,

      Улеглась луна блином на скатерть.

      И свербит в душонке полурослой,

      Что поделать, раз такой характер.

      Твое слово

      Твое слово ложится в меня

      словно камень на дно колодца:

      не достать из воды глубокой?

      Словно рыба-лоцман

      к акульему боку приникает?

      Или занозой под кожу —

      мучить?

      Нет, не такая

      у него участь:

      его приемлю

      зерном в нагретую землю.

      Жаба

      А меня вчера позвали летать,

      под высоким небом в вечерней заре.

      Испугалась. Подумала: – Как же так?

      Перво-наперво сердце бы отогреть,

      и тогда, наверное, можно ввысь,

      под шатер, украшенный блеском звезд.

      Говорил он: – Что же ты? Поднимись!

      Оторвись от пялец и гроздьев лоз!

      Как старуха в землю опять глядишь,

      позабыла яркую синеву,

      в уголке скребешься своем, как мышь.

      Как такие на свете вообще живут?

      Как умею, живу. А в саду моем

      Златоглазые жабы в траве густой,

      Душу розы пчела потихоньку пьет,

      И по-своему дышит каждый листок.

      Иголка

      ..нет, не шпалоукладчица,

      не сидела на нарах,

      жизнь как будто полачена,

      все досталось задаром:

      времена