Крик жаворонка. Жизнь и судьба Ивана Трубилина. Рунов Владимир Викторович

конвойный сержант по кличке Сундук и пообещал сообщить «куда надо», то перепуганные родственники (а я у них жил) в тот же день позвали соседа, который под теткин плач Борю и прикончил.

      Далее рассуждения Зырянова выглядят не менее радикально, чем слезы моей незабвенной тетки Раисы Иосифовны Айдиновой, в конце концов приготовившей из кабанчика замечательный, но увы, последний окорок.

      «…Мера эта обернулась многими бедами, стала еще одной трагической вехой на пути раскрестьянивания сельских тружеников. Что мог сделать тот же Трубилин? Разве только посочувствовать земляку, утешить его, попытаться как-то сохранить в нем веру в щедрость земли кубанской. Дисциплине Иван Тимофеевич подчинился, но ни разум, ни сердце не хотели соглашаться с волюнтаризмом верховного эшелона власти.

      – Крестьянина прижимать нельзя! – убежденно говорил Трубилин. – И дело не в том, что он обидится. Наши люди терпеливые, снесут подчас и глупости сановного чиновника. Беда в другом – в последствиях поспешных решений. Тех буренок, что отняли у крестьянина, долго будут помнить и селяне, и горожане… Продукции-то на рынке поубавилось. Тут еще и сам хуторянин потянулся за харчами в город, а до этого ведь вез туда плоды своего труда… Заботливые слова о сельском труженике мне не раз приходилось слышать от Ивана Тимофеевича и последующие годы…» – заключал свои рассуждения Федор Павлович Зырянов.

      Да и не только слова это были! Несмотря на занятость, Трубилин нередко ходил на городской рынок, в том же Армавире, собственными глазами видел, как меняется обстановка, как скудеет прилавок, сужается ассортимент, исчезает разнообразие, а главное – свежесть огородной грядки. В магазин ведь нередко везут подгнившее, завяленное, заветренное. К тому же государственный продовольственный конвейер (особенно плодоовощной) давал сбои. А что стоила перегрузка? Сначала в амбары, потом только в магазины, а там все в кучу…

      В первые послевоенные годы на том и выехали, что на каждом подворье (и не только в селе, но и на окраинах городов) массово замычало, захрюкало и закудахтало. После денежной реформы 1947 года и отмены карточной системы народ еще долгое время кормил сам себя и, надо сказать, делал это неплохо, особенно на Кубани, где земля и труд довольно быстро дали скороспелую продукцию: кур, уток, гусей, индюшек, кроликов, коз, да и свиней тоже.

      Армавирский вокзальный перрон очень скоро стал показателем растущих возможностей кубанской степи в производстве продуктов питания. К поездам дальнего сообщения жители ближайших станиц с каждым годом несли все больше и больше. Да разнообразие стало невиданное – появились домашние сыры, творог, варенец, сметана, масло, копченые куры, домашняя колбаска, горячая молодая картошка, рыба в изобилии, не говоря уже о фруктах и овощах.

      И это в промышленном Армавире, а что делалось на полустанках! Загорелые люди, возвращающиеся с отдыха в Сочи, суетливой гурьбой выскакивали из вагонов, чтобы по пути домой закупиться яблоками,