Мать своей дочери. Саша Лонго

тебя обидеть. Накапай себе валерьянки и не пили себя, слышишь? Мой дом ─ твой дом… Ты же знаешь. Тебя здесь всегда ждут! Я просто спросила: может, тебе одиноко или страшно одной на даче? Тогда сегодня я смогла бы тебя забрать… Все равно сижу и размышляю, чем бы занять вечер.

      ─ Именно… Ты не забыла, дорогая, сколько тебе лет? Ты ─ одна. Задай себе вопрос, Дина, уж не завидуешь ли ты счастью матери?

      «О господи! Чему уж тут завидовать? Молодой самец увлек стареющую нимфу в постель, показал несколько кульбитов, и та, сгорая от страсти, помчалась с ним под венец и тут же, наплевав на все увещевания родственников и друзей, прописала его в квартире, а потом и переписала ее на него. Только потому, что мальчик разгневался, подозреваемый всеми вокруг в непорядочном отношении к своей, с позволения сказать, супружнице. Сердечная связь на стороне была у этого подлеца и до свадьбы, и, разумеется, после нее. Но у Маргариты, не умеющей доверять на пустом месте, вдруг образовалось такая вера, что об этом даже сейчас страшно вспоминать».

      ─ Конечно, нет, мама. Не забывай, это ты мне сказала около двух месяцев назад, что тебе негде жить, потому что Сева заменил замки и не пускает тебя в твою же собственную квартиру. Я предложила тебе помощь, если ты помнишь… И в благодарность можешь хотя бы сейчас не обвинять меня во всех смертных грехах?

      ─ Я пригрела змею на своей груди. Дина, девочка, зависть ─ это страшный грех!

      ─ Короче, Склифосовский, когда тебя ждать с дачи?

      ─ Не ранее чем через два месяца. Да, я не уверена, что переезд обязательно свершится в твой дом. Скорее всего, Сева одумается раньше.

      ─ Мама, я буду только рада! А сейчас извини, если ты больше не нуждаешься в девочке для битья, я, с твоего позволения, займусь наконец делами. Мне нужно приготовить документы, закрывающие сделку.

      ─ Дина, почему, как только мне нужна твоя помощь, у тебя всегда находятся дела поважнее, чем твоя стареющая, одинокая мать? ─ Градус патетики возрастает, а значит, что бы я сейчас ни сказала, она меня просто не услышит. Не то что не захочет ─ не сможет.

      «Пора применять тяжелую артиллерию. Иначе Марго не остановить. Видит Бог, мама, я хотела сегодня по-доброму с тобой. Ты не оставляешь мне выбора».

      ─ Отлично, мама! Я буду только рада, если Сева одумается, но мы с тобой обе знаем, что это никогда не произойдет. И знаешь почему, мам? Потому что он тебя использовал. И если бы ты не была настолько в восторге от собственной персоны, ты смогла бы это заметить на берегу, прежде чем пустилась с ним в дальнее плаванье. Но ты была ослеплена собой! Ей-богу, мам, в тебе умерла гениальная актриса. Мам, все, пока! Как только решишь в Москву ─ звони. Я с удовольствием тебе помогу! ─ И вновь тороплюсь, услышав, как она набирает в легкие воздух, издавая при этом то ли всхлип возмущения, то ли рыдание: ─ Пока!

      Я нажимаю отбой на фразе, которую Марго произносит визгливым голосом, уже не улавливая смысла. Что ж, это мне просто так не пройдет. Я знаю, что она обязательно отыграется, как только въедет