Неформат. Марина Владимировна Брагина

они любят тепло. Что же

      мы их морозить будем? Розы, парниковые красные. Сегодня сама срезала. О цене договоримся –

      тогда и покажу. Да и вам их под куртку придётся прятать – а то не довезёте до барышни своей –

      помёрзнут!»

      Он купил пять свежих красных роз на длинных точёных стеблях-ножках у самой

      широкоскулой из тёток («Поскреби русского – обнаружишь татарина», – вспомнился ему

      сардонический афоризм). Цветочница с морозными пятнами румянца на белых, вполне

      славянских по цвету щеках, пересчитывая мятые рубли и нежно укутывая цветы в обрывок серой

      мешковины, сыпала шутками и пыталась с сугубо женским любопытством выудить у Вадима

      ненужные ей подробности: как зовут его зазнобушку и красива ли она. «Что ты парня смущаешь,

      окаянная!» – осадила её соседка, то ли досадуя на то, что он купил цветы не у неё, то ли ревнуя

      говорливую татарку к нему и его молодости. Но его было не смутить – он нежно, будто

      новорождённого младенца, принял свёрток из проворных рук татарки, которая, избыточно

      прикасаясь руками к его куртке и свитеру под ней, приладила колючий свёрток под тёплой полой, похлопав парня по груди и ловко застегнув молнию куртки. Все эти манипуляции вызвали новый

      приступ сарказма у её соседки, которая, картинно сплюнув в сторону, воскликнула с плохо

      скрываемой досадой:

      – Всего облапала, шалопутная! Его зазнобе ничего не останется! Отступись ты от мальчика,

      сказано тебе! Он тебе в сыновья годится!

      – Сама знаю, на что он мне годится! – распутно заявила татарка, широко улыбаясь ему, и

      добавила со значением: «Желаю, чтобы не зря ты сегодня на букет потратился. Приходи ещё, если

      цветы нужны, ну или окромя цветов что ещё… Как говорится, “сорок пять – баба ягодка опять!”»

      Чтобы не загубить розы, он вскочил в промёрзший полупустой троллейбус. Подпрыгивая

      на сиденье-недомерке и жмурясь от слабых лучей закатного зимнего солнца, безуспешно

      боровшихся с крещенским морозом, подняв воротник и отвернув полу куртки, он усиленно дышал

      куда-то в направлении подмышки, согревая мешковину и спрятавшиеся под ней цветы. От

      остановки пришлось забежать в магазин «Рыба», чтобы снова набрать её номер из автомата.

      – Где вы, милый егерь? – спросила она с особыми интонациями в голосе, и Савченко

      понял, что Ляля уже одна в квартире. – Вы что там, мёрзнете в лесу? Бегом в мою избушку!

      Греться…

      И она положила трубку. Он так торопился её увидеть, что не стал дожидаться лифта и

      большими шагами, словно лось, поскакал вверх по широкой лестнице, поскальзываясь на

      кафельных плитках площадок и придавая ускорение своему бегу, хватаясь за широкие, покатые

      поручни перил.

      Савченко помедлил перед дверью, глядя в оптику широкого нездешнего цейсовского

      дверного глазка, словно пытаясь поймать в нём своё отражение. Он вдруг вспомнил, что забыл

      стряхнуть снег с ботинок, и, не