Таежный гамбит. Юрий Достовалов

первым делом зашел к Маджуге, который лежал на покрытом медвежьей полстью топчане и тихонько постанывал. Пару часов назад он пришел в сознание – после того как найденный казаками доктор Иваницкий, из эмигрантов, извлек из его груди пулю. Она застряла в верхней части левого легкого, но рана сама по себе была неопасной, и опытный врач, руку набивший в военных лазаретах германской войны, быстро справился со своим делом. Теперь хорунжему требовался покой, и только покой.

      Мизинов склонился над Маджугой. Тот, почувствовав чье-то присутствие, вымученно открыл глаза.

      – А-а-а… Лександра Петров-о-о-вич… – простонал он. – Все целехонько… Я его, гада, на месте…

      – Отдыхай, Арсений, спасибо тебе, – Мизинов слегка потрепал хорунжего по слежавшимся вихрам и обратился к доктору:

      – Сколько ему поправляться?

      – Месяц нужен определенно, ваше степенство. Он мужик крепкий, выдюжит. Слава богу, рана не гнойная, легкая в общем-то… Но посмотреть за ним следует непременно. Если что…

      – Конечно, доктор, – Мизинов протянул Иваницкому несколько купюр, но тот отказался:

      – Мы с вами в одном положении – без родины. Будемте же благородны до конца, ради ее памяти.

      – Вы полагаете, что родина для нас потеряна?

      – Станемте откровенны друг перед другом, как военные люди…

      – Вы знаете, кто я? – настороженно перебил его Мизинов.

      – Трудно не догадаться… От вашего степенства, простите, так и веет благородством, – он сделал ударение на этих двух словах, но Мизинов почему-то не испугался: было что-то в докторе такое, что внушало абсолютное доверие.

      – Так вы считаете, что родина потеряна? – повторил вопрос Мизинов.

      – Люди способные, может, и найдутся, для ее спасения, но вот идея… Идея, простите, себя изжила, – грустно констатировал Иваницкий.

      Мизинов помолчал немного, глядя на доктора в упор. Тот выдержал взгляд тоже молча.

      – Скажите, доктор, а если… Если бы представилась возможность пострадать за Россию, может быть, даже голову за нее отдать – вы бы согласились?

      – Безусловно, – моментально отозвался доктор, чего Мизинов, признаться, не ожидал.

      – Но почему, если идея мертва? – настаивал он.

      – Видите ли, ваше… превосходительство, надо полагать?

      Мизинов слегка поклонился.

      – Видите ли, ваше превосходительство, идея – это идея. Она не может быть мертва. Мертвы обычно ее воплощения. Но кто мешает попытаться воплотить ее еще и еще раз? По крайней мере, это более достойно честного гражданина, чем торчать пусть и в русском городе, но на чужбине, и лечить ставших инвалидами воплотителей этой идеи.

      Мизинов воспринял этот укор немного и в свой адрес, но не вспылил, не стал спорить. В глубине души он понимал, что доктор прав. А потому спросил только:

      – Доктор, скажите, если мне однажды понадобится ваша помощь… как специалиста, положим, вы откликнетесь?

      – Несомненно, ваше превосходительство. Можете на меня рассчитывать, –