Московский упырь. Андрей Посняков

Здрав будь, мил человек! – Ага, питух увидал-таки юношу. – Куды путь держишь?

      «На кудыкину гору» – хотел было сказать молодой человек, но тут же прикусил язык: пурга-то разыгралась не на шутку, снег летел в лицо, и не видно уже было ни зги. А питух-то, скорее всего, местный. Иван улыбнулся:

      – Не знаешь, где тут постоялый двор Федора Хвалынца?

      – Как не знать? – Питух поднял уроненную в сугроб шапку. – На Кустошной улице, рядом с царевым кабаком… Я ить туда… и-ик… и иду. Да вот, свалился… Пожди-ка, мил человек. Вылезу – вместях доберемся.

      Иван протянул пьянице руку, но помощь не потребовалась – питух довольно проворно выбрался из ямы и, почти не шатаясь, уверенно зашагал впереди, время от времени запевая песню. Все ту же – «Наливайте, братцы, чаши».

      Так они и шли, продвигаясь меж сугробами и серыми покосившимися заборами, питух – впереди, а уж за ним – Иван с конем. А пурга уж так замела, так забуранила – настоящая буря, глаз не продрать от снега!

      – Эй! – перебивая вой ветра, закричал юноша. – Долго еще идти-то?

      – Ась? – обернувшись, питух приложил ладонь к уху.

      – Скоро ль, говорю, придем?

      – А! Скоро, скоро… Во-он за той избой аккурат кабак и будет. Ты, мил человек, за лошадкой-то своей поглядывай – не ровен час, уведут! Чертольские тати – ловкие.

      – Я им сведу! – Иван поправил висевшую на поясе плеть, но все ж таки стал оглядываться почаще.

      И вовремя!

      Глядь-поглядь – вынырнула из бурана чья-то жуткая рожа в заснеженном армяке. Оп! Потянулась рука к поводьям…

      Недолго думая, Иван огрел ее плетью.

      – Ай! – четко произнес тать и тут же скрылся за ближайшей избою.

      Юноша погрозил ему вослед кулаком:

      – Ужо, смотри у меня!

      И едва не напоролся на застывшего на месте пьяницу.

      – Пришли, слава Богу, – радостно поведал тот. – Эвон, «Иван Елкин».

      Иван разглядел маячившую саженях в пяти впереди избу с прибитыми над крыльцом еловыми ветками – знаком «государевых кабаков», по этой примете прозванных в народе «Иванами Елкиными».

      – Ну, мил человек, пошли погреемся!

      Питух решительно зашагал к крыльцу.

      – Постой, – крикнул юноша. – Что с конем-то делать – боюсь, украдут.

      – А, – обернувшись, питух махнул рукой. – Кабацкую теребень попросишь – присмотрят.

      – Ну, разве что…

      Недоверчиво шмыгнув носом, Иван покрепче привязал коня к коновязи и вслед за своим провожатым вошел в кабацкое чрево.

      Пахнуло, ожгло застоялым перегаром, прокисшими щами, гнилой капустою и еще чем-то таким, кабацким. Вообще-то, в кабаках особой закуски не полагалось: не корчма, сюда ведь не есть – пить приходили. Но все ж Иван углядел на длинном столе миски с каким-то черным месивом – то ли с капустой, то ли с черт знает чем. Выпив, питухи брали месиво пальцами и, запрокинув головы, с хлюпаньем отправляли в рот. Юноша брезгливо поморщился.

      – Вона, туда, в уголок присядем, –