Жестокие звезды. Константин Кривцун

интервью с кем-то из руководства только что запущенной электростанции.

      Я отвернулся от визора и взглянул на Пашку. Мой друг плюхнулся на койку и, потирая шею, заметил:

      – Уроды они все! Все равно ведь отпустят! Поставят прокол и отпустят!

      – Надо найти тех козлов, что наврали нам!

      – Они между собой говорили. Тупые просто. А мы повелись.

      – Блин…

      На некоторое время воцарилось молчание. Затем я тоже присел и указал на матрицу визора:

      – А про это что думаешь?

      Пашка усмехнулся:

      – Ничего не думаю. Какие тут сенсации? Что нового в Глубоком космосе? Скукота там одна…

      Я задумался.

      Еще недавно мой друг так интересовался малыми черными дырами, а теперь проявляет полное безразличие. Видимо, это напускное. Не может Пашка в одночасье взять и разлюбить космос!

      И теперь нам будет очень тяжело пробиться за пределы Земли. Получив еще по одному проколу в личное дело, мы значительно уменьшим свои шансы. А то, что мы получим этот прокол, я даже не сомневался. В этот раз апелляция уж точно ничего не даст.

      Но с другой стороны, какая польза от Фронтира – внешнего края Экспансии, если там одни непонятные артефакты да вирусные инфекции? Почему нас так тянет туда?

      Ученые, разработчики, конструкторы, зачем вам исследования космоса? Никому ведь не нужна наука ради науки. Вы протаптываете путь, ложитесь под колеса прогресса, только бы этот адский механизм не забуксовал на скользком повороте. А люди даже и не вспомнят про вас. Они не помнят того, кто придумал визор или кофеварку. Им начхать на то, в каком году была первая экспедиция на Марс. Людям нужен комфорт, нужно, чтобы им сказали – здесь можно жить, здесь рай! А имена тех, кто удобрял почву для него своими телами, им в раю не нужны.

      Я понимал бешенство Петренко. Он ничего уже не изменит. Может быть, он и знает, что было на самом деле с Первой Межзвездной экспедицией и во время Нашествия, но общество-то этого не узнает. Больше того – обществу наплевать. Зачем им знать, откуда появился подпространственный двигатель, если он уже появился? Если он проверен и безопасен?

      Я вздохнул.

      Пашка нахмурился и посмотрел на меня. А затем, словно читая мои мысли, сказал:

      – Они ничего без нас не откроют, Сережка! Как только мы вырвемся к звездам, мир изменится! Я чувствую, что так и будет! И нас всегда будут помнить!

      – Да уж! – раздалось вместе со скрипом отъезжающей в сторону двери. – Вас теперь не забудут долго!

      На пороге изолятора стоял следователь в сопровождении двух милиционеров. Я снова вздохнул.

      Все началось заново. Нас опять стали допрашивать.

      Следователь задавал по несколько раз одни и те же вопросы. Видимо, он надеялся зацепиться за какие-то слова, найти что-то, что поможет расколоть нас.

      Но мы стояли на своем. Пашка твердил про пояс, я молчал. Несколько человек просматривали видеозапись нашего полета и приземления, еще несколько человек искали пояс.

      Когда же его так и не нашли, следователь начал злиться