Дядьки. Валерий Айрапетян

на моих глазах, когда мне было восемь лет, маму потерял в одиннадцать. В шестнадцать уже мотал срок…

      – Да, дядя Лева, ты большой человек. Я только тебя и уважаю как мужчину, – кивал Налик.

      – Достойных немного, а сильных еще меньше. Знаешь, почему я не сломался, сынок?

      – Почему, дядь Лев?

      – Я всегда верил, что мужчина может вытерпеть все в этой жизни. Все! Пытки, лишения, предательство друзей, смерть близких и любимых… Мужчина, Налик, и становится мужчиной лишь после перенесенных бед и лишений, которые, как нож, режут изнутри… рвут на части душу, а он так же стоек и красив… Все мужское сердце стерпит, а стерпев, укрепит и дух. Потому нам и дана жизнь, Налик, чтобы дух наш крепчал, но не от прохлад и уюта – от этого он только становится как кисель, – а от мужества в схватке с горем и, неся потери… – дядя Лева глубоко вдохнул и выдохнул. Налик молчал в пол. – Настал и твой черед, сынок, выпить свою чашу боли…

      Наиль вздрогнул. Дядя Лева двумя руками взял его ладонь и мягко сжал ее.

      – Что случилось? – дрогнув, спросил Налик.

      Дядя Лева еще раз вдохнул и посмотрел Наилю в глаза.

      – Этой ночью, сынок, Бог забрал твою невесту к себе. Маша умерла…

      Налик продолжал сидеть. Готовые вывалиться из орбит, его глаза впились в дядю Леву. На лбу, как лиловый спрут, вздулась венозная сеть. По лицу хлестко прошлась крупная судорога. Он сидел как припаянный к месту и тяжело молчал.

      Дядя Лева продолжил:

      – Она умерла от болезни сосудов, сынок, и это горе больше, чем горе, но ты сможешь… я знаю… ты сможешь… и это пройти…

      Внезапно Налик вырвал свою руку, отпрянул в сторону и, вырвав из груди нечеловеческий рык, бросился к воротам.

      – Ты сможешь, Налик, ты сможешь! – кричал ему вслед дядя Лева.

      Через секунду Наиль стоял возле Машиного дома. Он напоминал смертельно раненного зверя, который яростно мечется из стороны в сторону, разом выплескивая наружу неистраченные жизненные силы.

      – Маша-а-а-а! Маша-а-а-а! – хрипло рычал он. – Маша! Этот обманщик, этот… говорит… говорит… что ты умерла, ты слышишь… Выходи, выходи быстро, я сказал! Выходи-и-и!!!

      Налик рванул вперед и плашмя бросился на запертые ворота. Родители Маши были в морге. Отскакивая от ворот, он набрасывался на них с новой силой. По его лицу алыми ручейками текла кровь.

      – Нет! Нет, Маша, нет!!! Обман! Все обманщики!!! Нет!!! Маша, девочка моя, ну, ну, выходи скорее, я ведь сдохну без тебя, ну где же ты-ы-ы-ы??!!! – страшно завопил Наиль и рухнул камнем перед запертыми воротами.

      Бабушка Люся и дядя Лева подбежали к нему и повернули навзничь. Налик лежал без сознания. Лицо сильно кровило, но глубоких ран не было. Обширный отек лица скрывал суровые черты в бурой и пастозной мякоти.

      – Домой! – коротко скомандовал дядя Лева. – Вызывай скорую. Пусть остановят кровь и сделают сильный успокоительный укол. Первое время я буду с ним…

      Похороны прошли без участия