Дороги и перекрестки. Антология

в пустоте своих квартир.

      Так радужный осколок витража,

      отталкивая солнечные блики,

      себя считает искренне великим,

      слегка в руках Создателя дрожа.

Секрет

      В голове моей тысячи вальсов

      Прозвучали с мальчишеских лет,

      Я играл их на кончиках пальцев,

      И неслись они ветру вослед.

      Звуки мира в меня проникали,

      Растворялись, сливаясь во мне,

      Становясь каждый день родниками,

      Изнутри выплывали вовне.

      Я прослушивал сотни симфоний

      Проходя по аллеям весной,

      И пейзаж городских какофоний

      Подпевал мне фальшивой струной.

      И о том, что душа моя пела,

      Знал лишь ветер да старый сосед,

      Но какое ему было дело

      До мальчишки двенадцати лет.

Мой друг играет на валторне…

      Олегу Никитину

      Мой друг играет на валторне

      В далекой суетной Москве.

      Что может быть смешней и вздорней

      Индифферентней и тлетворней,

      И вместе с тем, увы, грустней…

      Засунув руку в тусклый ра́струб,

      Он тянет партию свою —

      Судьбу несбывшихся пиастров,

      И фатализм экклезиастов,

      И многодетную семью…

      Спектакль в Театре оперетты

      Сам по себе отчасти фарс,

      Где все немного Риголетты, —

      Нарядно-терпко разодеты —

      Смешны и в профиль и в анфас…

      Концерт окончен. Ночь просторна —

      Плесни-по-сто и пей-до-дна —

      На дне стакана спит Луна.

      В футляр уложена валторна, —

      Она хозяину покорна,

      Она по гроб ему верна.

Клоун

      Юрию Никулину

      Коснувшись носа «на удачу»

      И фото сделав на бегу,

      Я, камеру обратно пряча,

      Не улыбнуться не могу.

      Ты здесь стоишь, золотоносый,

      Напротив цирка, на Цветном,

      И в бронзе не заметна проседь,

      Которая придет потом.

      А нос недаром золотится:

      Его гайдаевский Балбес

      В золотоносные страницы

      Шутейно навсегда залез.

      Идут года. И мы – потомки,

      Коль так вот свидеться пришлось,

      Рукой, свободной от котомки,

      «На счастье» трогаем твой нос.

На спелой синеве

      Саше Селезневу

      Заносит снегом мерзлый грунт

      на родине, привыкшей к сновиденьям.

      И ощущается в ноябрьские бденья

      кристаллизация секунд.

      Седая ночь в степи вьюжит,

      а память ищет солнечное детство,

      где старый дом с друзьями по соседству,

      и ветер гладит поле ржи.

      Какой-то праздник у родни, —

      мелькает лиц нечаянное счастье.

      Но мимолетны голоса и страсти,

      и одиночествуют дни.

      …А тут совсем другая жизнь:

      другая музыка, другая кантри.

      Не пьют ни доктора, ни музыканты,

      и безразличны падежи.

      Слова