Вудсток, или Кавалер. Вальтер Скотт

за ним в караульное помещение. Внутри оно было обычным для того времени и совсем не походило на военные посты наших дней.

      У огня сидело несколько солдат, они слушали своего товарища, который втолковывал им религиозные догмы. Вначале он говорил вполголоса, хоть и очень многоречиво, но по мере приближения к концу голос его стал резким и высоким, он как бы призывал к немедленным возражениям или к молчаливому согласию с ним. Слушатели внимали оратору с застывшими лицами, только клубы табачного дыма вылетали из-под густых усов. На скамейке ничком лежал солдат; спал он или предавался размышлениям – трудно было сказать. Посреди комнаты стоял офицер, как было видно по расшитой перевязи и шарфу, обвязанному вокруг пояса; в остальном одежда его была очень проста; он был занят обучением неуклюжего рекрута тогдашнему ружейному артикулу. Этот артикул состоял по меньшей мере из двадцати различных команд; до тех пор, пока все они не были выполнены, капрал не позволил Уайлдрейку сесть или пройти дальше порога, и тот принужден был слушать, как одна команда следовала за другой: поднять мушкет, опустить мушкет, взвести курок, зарядить – и множество других, пока слова «почистить мушкет» на время не приостановили обучение.

      – Как тебя зовут, приятель? – спросил офицер у рекрута, когда урок кончился.

      – Эфраим, – ответил парень, сильно гнусавя.

      – А еще как тебя называют?

      – Эфраим Кобб из благочестивого города Глостера, там я жил семь лет, служил подмастерьем у достойного сапожника.

      – Доброе ремесло, – отвечал офицер, – но теперь ты связал свою судьбу с нашей и будешь поставлен выше шила и колодки.

      Эта потуга на остроумие сопровождалась мрачной улыбкой; затем офицер повернулся к капралу, который стоял в двух шагах от него с видом человека, горящего желанием высказаться, и спросил:

      – Ну, капрал, что нового?

      – Да тут, с разрешения вашего превосходительства, один малый явился с пакетом, – ответил капрал. – Но душа моя не возрадовалась, когда я его увидел: сдается мне, что это волк в овечьей шкуре.

      По этим словам Уайлдрейк понял, что перед ним тот выдающийся деятель, к которому он послан, и он помедлил, обдумывая, как обратиться к главнокомандующему.

      Внешность Оливера Кромвеля, как известно, не производила благоприятного впечатления. Он был среднего роста, крепок и коренаст; черты лица, резкие и суровые, выражали, однако, природную проницательность и глубину мысли. Глаза у него были серые, взгляд пронизывающий, красноватый нос велик по сравнению с остальными чертами лица.

      Говорил он, когда хотел, чтобы его ясно поняли, сильно и убедительно, но без изящества и не весьма красноречиво. Никто не мог бы выразить ту же мысль в более сжатой и понятной форме. Но часто бывало, что Кромвель изображал оратора только для того, чтобы поразить слух людей, а не для того, чтобы просветить их разум; тогда он облекал смысл своих речей – или то, что казалось смыслом, – во множество туманных слов, загромождал их столькими