Вудсток, или Кавалер. Вальтер Скотт

пистолеты за поясом, а обнаженную шпагу под мышкой – он был готов отразить любое нападение.

      Пересекая одну из лужаек, он услышал, что колокола в вудстокской церкви звонят к вечерне, но звуки затихли, когда он вступил на темную просеку. В этот момент он услышал, что кто-то посвистывает; свист становился все громче – очевидно, человек приближался. Вряд ли то был единомышленник – члены секты, к которой принадлежал Эверард, считали непристойной всякую музыку, кроме пения псалмов. «Если человеку весело, пусть поет псалмы» – так гласила заповедь, и они понимали ее буквально, да и применяли так же некстати, как и другие заповеди в этом роде. Но посвистывание длилось очень уж долго, оно не могло быть сигналом для ночных бродяг и звучало так весело и добродушно, что не наводило на мысль о злых помыслах. А путник тем временем перестал свистеть и во все горло запел разухабистую песенку, какой кавалеры в былые времена вспугивали ночных сов:

      Кавалеры, бравый вид!

      Кавалеров Бог хранит!

      Оплеуху, оплеуху

      Вельзевулу{91} прямо в ухо!

      Оливер от страха весь дрожит!

      – Что-то знаком мне этот голос, – сказал Эверард, осторожно взводя курок пистолета, который он вытащил из-за пояса и держал в руке.

      А певец тем временем продолжал:

      Ахни, трахни,

      По башке бабахни!

      – Эй, эй, – закричал Маркем, – кто идет? Ты за кого?

      – За церковь и короля, – ответил голос и сразу прибавил: – Нет, нет, черт меня возьми, я хотел сказать – против церкви и короля, за тех, кто берет верх, вот забыл только, кто они такие.

      – Да это, кажется, Роджер Уайлдрейк? – воскликнул Эверард.

      – Он самый… собственной персоной. Из Скуоттлсимир, из сырого Линкольншира.

      – Уайлдрейк – валяй-дурак! – вскричал Маркем. – Ты, видно, здорово промочил себе глотку, а теперь горланишь песни совсем в духе наших дней!

      – Поверь, Марк, песенка хоть куда, жаль, немножко устарела.

      – Кому и попадаться-то навстречу, – сказал Эверард, – как не загулявшему пьяному роялисту, отчаянному и опасному во хмелю, да еще в ночное время. А что, если бы я наградил тебя за песню пулей в глотку?

      – Ну что ж, купил бы мне новую глотку, вот и все, – ответил Уайлдрейк. – Но куда ты идешь этой дорогой? Я-то думал найти тебя в хижине.

      – Мне пришлось уйти оттуда, потом расскажу почему, – ответил Маркем.

      – Что такое? Старый баронет, помешанный на пьесах, разозлился, или, может, Хлоя{92} была неприветлива?

      – Полно шутить, Уайлдрейк, для меня все кончено, – сказал Эверард.

      – Вот так дьявол! – вскричал Уайлдрейк. – И ты говоришь об этом так спокойно? Подумать только! Воротимся-ка туда вместе… Я за тебя похлопочу… Уж я-то знаю, чем подхлестнуть старика рыцаря и хорошенькую девицу… Дай только я докажу, что ты rectus in curia[13], ты, лицемерный плут. Черт возьми, сэр Генри Ли, скажу я, нечего отрицать, что ваш племянник немножко пуританин, но я все-таки ручаюсь, что он джентльмен

91

Вельзевул – дьявол. В песне Уайлдрейка под Вельзевулом подразумевается Кромвель.

92

Хлоя – персонаж из греческой повести Лонга (III в.) «Дафнис и Хлоя»; имя стало синонимом робкой возлюбленной.

13

Тверд в вере (лат.).