Ричард Львиное Сердце. Морис Хьюлетт

думаете, он вас любит? Верьте мне, что нет. Он любит самого себя: у него есть призвание, ему предначертана особая судьба… «Какая?» – спрашиваете вы…

      Жанна не спрашивала ничего, но он считал, что по правилам риторики ему полагается спрашивать.

      – Иерусалим, вот в чем его судьба! – ответил он сам себе. – Иерусалим, вот избранная им невеста, томящаяся в цепях! Он не женится ни на вас, ни на Элоизе французской, ни на какой другой девице во всем христианском мире, пока не свершится его духовный брак. Я не любил бы его так, если бы не верил в это. А почему? Разве назову я своего собственного сына отступником, потому что он отмечен Крестом Господним, потому что он заключил союз со Спасителем?

      Мило откинулся назад на своем кресле, глядя на нее пытливо, чтобы подметить, как она приняла его слова. Она приняла их спокойно и повернула к нему свое лицо, просветленное борьбой, и глаза, казавшиеся совсем черными.

      – Что бы мне сделать, чтобы спасти себя?

      В голосе ее слышалось утомление.

      – Спасти себя? – удивился он. – Но, дитя мое, разве во Кресте не спасение?

      – Но не от Ричарда, батюшка…

      «Совершенно верно, хоть и стыдно в этом признаться», – подумал старик. Он вообще старался обходить такие вопросы, но теперь ему пришлось убедиться, что эта девушка их не боится. Верный своим правилам, он уклонился от ответа.

      – Поезжай домой, к своему брату, дочь моя! Поезжай в Сен-Поль-ля-Марш. Помни: что бы ни случилось, в несчастье для женщины всегда есть две двери спасения – монастырь и супружеское ложе.

      – Никогда не пойду я в монастырь! – воскликнула Жанна.

      – Мне кажется, ты рассуждаешь вполне разумно, – заметил Мило.

      Я предполагаю, что такой выбор показался Жанне страшным, ибо аббат вдруг приписал в своей книге:

      «Казалось, бодрость духа вдруг оставила ее: она начала сильно дрожать, напрасно стараясь побороть слезы. Я ей на все открыл глаза в те несколько минут, когда она сидела у моих ног. Она была еще очень молода и, по-видимому, считала себя погибшей».

      – Полно, полно! – проговорил он. – За последние два дня ты показала, что ты – хорошая, смелая девушка. Не каждая могла бы пожертвовать собой для графа Пуату, старшего сына короля. Довольно горевать, не будем думать об этом!

      Без сомнения, он надеялся закалить ее такой грубостью, которая далеко не была его отличительной чертой. И возможно, что ему удалось вовремя подтянуть ее расходившиеся нервы. Взрыва отчаяния не было, но горькие слезы еще продолжали катиться.

      – О, что мне делать, что мне делать? – проговорила жалобно Жанна.

      «Бог свидетель, – пишет дальше аббат, – дело было плохо, но мне пришла в голову счастливая мысль».

      Он заговорил о Ричарде, о том, что ему уже удалось совершить до сих пор и что ему еще оставалось сделать.

      – Моя дорогая! Говорят, клеймо врага человеческого на всей его родне. Говорят, что Жоффруа Серый Плащ имел сношения с дьяволом. И что верно, то верно: у Ричарда, как и у всех его братьев, семя этой заразы еще живет в крови. В