Перерождение. Джастин Кронин

слова, звучащие контрапунктом каждому его движению.

      «Меня (щелчок)… звали (зажигалки)… Фаннинг (затяжка)».

      Грей сидел, ждал, курил, снова курил. Что, черт подери, с ним творится? В душе он чувствовал перемены, и явно не к лучшему. Откуда столько тревоги и беспокойства? Он ведь умел убивать время, не делая абсолютно ничего, – искусством проводить дни напролет в бездумном трансе за шесть лет в Бивилле овладел мастерски, – а сегодня не получалось. Сегодня он напоминал себе ужа на сковородке! Включил телевизор – звуки не соответствовали изображению, выглянул в окно – глаза уперлись в блеклое небо, серое, как его вечные будни. В такой день возникает одно желание – заснуть, поэтому Грей примостился на краешке кровати и, чувствуя, как мелко дрожат поджилки, ждал вечера. Глаза слипались, словно после бессонной ночи, а ведь он не услышал звон будильника в пять утра и проспал первую утреннюю смену. Пропуск сверхурочной смены он как-нибудь объяснит: расписание спутал, забыл – что угодно, все равно по головке не погладят! Вечерняя смена начиналась в десять, следовало выспаться и набраться сил перед восьмичасовой игрой в гляделки с Нолем.

      В шесть Грей натянул куртку и отправился в столовую. Солнце село около часа назад, тяжелые тучи словно впитывали остатки света. Ежась на сыром ветру, он брел по бескрайнему полю между казармами и столовой, мимо шлакобетонного здания, судя по виду, выстроенного наспех. Горы полностью скрылись из вида. В такие минуты Грей чувствовал себя островитянином: мир словно застыл, погрузился в черное море пустоты, которая начиналась где-то за длинной подъездной аллеей. Грузовики, фургоны, военные пятитонки появлялись и исчезали. Куда исчезали? Для Грея – хоть на луну: воспоминания об окружающем мире понемногу блекли. Немудрено, территорию объекта он не покидал уже шесть месяцев.

      Обычно в этот час столовая гудела как улей: собиралось человек по пятьдесят, но сегодня перемены наблюдались и здесь. Грей снял парку, отряхнул ботинки от снега и увидел с десяток посетителей, рассевшихся кто парами, кто группами, кто поодиночке. По одежде Грей легко догадался, кто есть кто: медперсонал в форме и обуви на толстой резиновой подошве, солдаты в зимних шинелях, поглощавшие нехитрую еду с аппетитом голодных бомжей, обслуга в коричневых комбинезонах. К обеденному залу примыкала зона отдыха со столами для пинг-понга и аэрохоккея, но никто не играл и не смотрел телевизор. Тишину нарушали лишь мерный ропот голосов да звон стекла и столовых приборов. Одно время в зоне отдыха стояли компьютеры, новенькие «ви-Маки» – хочешь, электронную почту проверяй, хочешь, по сайтам броди, – но летним утром лаборанты увезли их на тележке прямо во время завтрака. Кто-то из солдат возмутился, но его не услышали. Компьютеры не вернулись, единственным напоминанием о них были змеящиеся по стенам провода. Грей знал: это случилось не просто так, а в наказание за чей-то проступок. Впрочем, сам он компьютерами никогда не увлекался.

      Несмотря на взвинченность Грея, запах горячей еды разбудил аппетит: Депо-Повера сделала его жутко прожорливым