Под стягом победным. Сесил Форестер

деревне нет врача.

      – Нет врача? Лейтенанту очень плохо. Есть ли здесь… есть ли аптекарь?

      Не вспомнив французского слова, Хорнблауэр употребил английское.

      – Ветеринар ушел в другую деревню и сегодня не вернется. Звать некого.

      Сержант вышел. Хорнблауэр объяснил Бушу ситуацию.

      – Очень хорошо, – сказал последний, слабо поворачиваясь на подушке.

      Хорнблауэру больно было смотреть. Он набирался решимости.

      – Я сам перебинтую вам рану, – сказал он наконец. – Мы можем приложить к ней холодного уксуса, как это делают на кораблях.

      – Чего-нибудь холодного, сэр, – с надеждой откликнулся Буш.

      Хорнблауэр дернул звонок и, когда появились наконец служанка с сержантом, попросил уксуса. Уксус принесли. Никто из троих не вспомнил про стынущий на столе ужин.

      – Ну, – сказал Хорнблауэр.

      Он поставил блюдечко с уксусом на пол, смочил в нем корпию, приготовил бинты, которыми снабдил его в Росасе гарнизонный лекарь. Отвернул одеяло. Культя подергивалась, пока он разматывал бинты. Она оказалась красной, раздувшейся и воспаленной, на ощупь горячей.

      – Здесь тоже здорово опухло, сэр, – прошептал Буш. Лимфатические узлы у него в паху раздулись.

      – Да, – сказал Хорнблауэр.

      В свете свечи, которую держал Браун, он осмотрел обрубок и бинты. Из того места, где утром вытащили лигатуру, немного сочился гной, в остальном рубец выглядел здоровым. Значит, вся беда во второй лигатуре – Хорнблауэр знал, что опасно оставлять ее после того, как она готова отойти. Он осторожно потянул шелковую нить. Пальцы чувствовали, что она вроде бы свободна. Он вытащил ее на четверть дюйма, Буш лежал спокойно. Хорнблауэр сжал зубы, потянул – нить поддавалась неохотно, однако она явно была свободна и не тащила за собой эластичную артерию. Хорнблауэр тянул. Лигатура медленно выскользнула из раны вся, вместе с узелком. Тонкой струйкой потек окрашенный кровью гной. Дело было сделано.

      Артерия не порвалась, и теперь, после удаления лигатуры, ране явно требовалось открытое дренирование.

      – Я думаю, теперь вы начнете поправляться, – сказал Хорнблауэр громко и по возможности бодро. – Как оно?

      – Лучше, – сказал Буш. – Вроде лучше, сэр.

      Хорнблауэр приложил смоченную уксусом корпию к рубцу. Руки дрожали, однако он перевязал рану – это оказалось непросто, но все же осуществимо, – приладил на место плетеную сетку, прикрыл одеялом и встал. Дрожь в руках усилилась, его мутило.

      – Ужин, сэр? – спросил Браун. – Мистера Буша я покормлю.

      При мысли о еде Хорнблауэру стало совсем тошно. Он хотел отказаться, но это значило бы обнаружить слабость перед подчиненным.

      – Когда вымою руки, – сказал он величаво. Он заставил себя сесть, а дальше пошло легче, чем он предполагал. Правда, куски застревали в горле, но он кое-как создал видимость, что поужинал плотно. С каждой минутой воспоминания о сделанном теряли остроту. Буш сильно сдал со вчерашнего вечера – он