Под стягом победным. Сесил Форестер

зазвенело, потом в двери повернулся ключ, вошел сержант с двумя служанками: женщины принялись убирать со стола, сержант присматривал.

      – Надо раздобыть тебе какую-нибудь постель, Браун, – сказал Хорнблауэр.

      – Я могу спать на полу, сэр.

      – Нет, не можешь.

      Молодым офицером Хорнблауэру случалось спать на голых палубных досках, и он помнил, как это неудобно.

      – Моему слуге нужна постель, – обратился он к сержанту.

      – На полу поспит, – отозвался тот.

      – Ничего подобного. Найдите ему постель.

      Хорнблауэр, к собственному удивлению, обнаружил, что бойко объясняется по-французски. Сообразительность помогала максимально использовать небольшой набор выражений, цепкая память хранила все когда-либо слышанные слова – при необходимости они сами оказывались на языке.

      Сержант пожал плечами и грубо повернулся спиной.

      – Завтра утром я доложу полковнику Кайяру о вашей наглости, – сказал Хорнблауэр в сердцах. – Немедленно принесите матрац.

      На сержанта подействовала не столько угроза, сколько вошедшая в плоть и кровь привычка к повиновению. Даже сержант французской жандармерии был научен уважать золотой позумент, эполеты и властный голос. Может быть, его смягчило и явное недовольство служанок, возмущенных тем, что такой красавчик будет спать на полу. Он позвал часового и велел принести с конюшни матрац. Это оказался всего-навсего соломенный тюфяк, однако несравненно более удобный, чем голые доски. Браун взглянул на Хорнблауэра с благодарностью.

      – Время отбоя, – объявил Хорнблауэр, оставляя без внимания этот взгляд. – Сперва, Буш, устроим поудобнее вас.

      Из какой-то непонятной гордости Хорнблауэр отыскал в саквояже вышитую ночную рубашку, над которой любовно потрудились заботливые Мариины пальцы. Он взял ее из Англии на случай, если придется ночевать у губернатора или у адмирала. За всю бытность свою капитаном он ни с кем, кроме Марии, комнаты не делил, и теперь стыдился готовиться ко сну на глазах у Брауна и Буша. Он до смешного стеснялся их, хотя Буш уже откинулся на подушку и закрыл глаза, а Браун, скромно потупившись, скинул штаны, завернулся в плащ, который Хорнблауэр всучил ему чуть не насильно, и свернулся на тюфяке, ни разу на капитана не взглянув.

      Хорнблауэр залез в постель.

      – Все? – спросил он и задул свечу; дрова в камине прогорели, красные уголья слабо озаряли комнату. Начиналась бессонная ночь, чье приближение Хорнблауэр научился угадывать заранее. Задув свечу и опустив голову на подушку, он уже знал, что не заснет почти до зари. Будь это на корабле, он вышел бы на палубу или на кормовую галерею, здесь ему оставалось только лежать неподвижно. Иногда по шороху соломы он догадывался, что Браун повернулся на своем тюфяке, раз или два простонал в нездоровом забытьи Буш.

      Сегодня среда. Шестнадцать дней назад Хорнблауэр командовал семидесятичетырехпушечным кораблем и неограниченно распоряжался судьбами пяти сотен моряков. Малейшее его слово приводило в движение исполинскую боевую машину,