Под стягом победным. Сесил Форестер

выговором – позже Хорнблауэр узнал, что так говорят в Южной Франции. – Я, с вашего позволения, врач. Это раненый офицер? А это записки моего коллеги из Росаса? Да, именно. Как самочувствие, сударь?

      Хорнблауэр сбивчиво переводил вопросы лекаря и ответы Буша. Врач попросил показать язык, пощупал пульс и, сунув руку под рубашку, определил температуру.

      – Так, – сказал он, – теперь осмотрим конечность. Вы не подержите свечу, сударь?

      Отвернув одеяло, лекарь обнажил корзинку, защищавшую обрубок, снял ее и начал разматывать бинты.

      – Скажите ему, сэр, – попросил Буш, – что нога, которой нет, ужасно затекает, а я не знаю, как ее потереть.

      Перевод потребовал от Хорнблауэра неимоверных усилий, однако лекарь выслушал сочувственно.

      – Это в порядке вещей, – сказал он. – Со временем пройдет само. А вот и культя. Отличная культя. Дивная культя.

      Хорнблауэр заставил себя взглянуть. Больше всего это походило на жареную баранью ногу – клочья мяса, стянутые наполовину затянувшимися рубцами. Из шва висели две черные нитки.

      – Когда мсье лейтенант снова начнет ходить, – пояснил лекарь, – он порадуется, что на конце культи осталась прокладка из мяса. Кость не будет тереться…

      – Да, конечно, – сказал Хорнблауэр, перебарывая тошноту.

      – Чудесно сработано, – продолжал лекарь. – Пока все быстро заживает, гангрены нет. На этой стадии при постановке диагноза врач должен прибегнуть к помощи обоняния.

      Подтверждая свои слова, лекарь обнюхал бинты и культю.

      – Понюхайте, мсье, – сказал он, поднося бинты Хорнблауэру под нос.

      Хорнблауэр ощутил слабый запах тления.

      – Ведь правда, замечательно пахнет? – спросил лекарь. – Дивная, здоровая рана, и по всем признакам лигатуры скоро отойдут.

      Хорнблауэр понял, что две черные нитки – привязанные к двум главным артериям лигатуры: когда концы артерий разложатся и нитки отойдут, рана сможет затянуться. Вопрос, что произойдет быстрее – перегниют артерии или возникнет гангрена?

      – Я проверю, не свободны ли еще лигатуры. Предупредите вашего друга, что сейчас ему будет больно.

      Хорнблауэр взглянул Бушу в лицо, чтобы перевести, и вздрогнул, увидев, что оно перекошено страхом.

      – Я знаю, – сказал Буш. – Я знаю, что он будет делать… сэр.

      Он добавил «сэр» чуть запоздало – явный знак внутреннего напряжения. Руки его вцепились в одеяло, губы были сжаты, глаза – закрыты.

      – Я готов, – произнес он сквозь зубы.

      Лекарь сильно потянул за нить, Буш дернулся. Лекарь потянул за вторую.

      – А-а-а… – выдохнул Буш. Лицо его покрылось потом.

      – Почти свободны, – заключил лекарь. – Ваш друг скоро поправится. Сейчас мы его опять забинтуем. Так. Так.

      Ловкими короткими пальцами он перевязал обрубок, надел на место корзинку и прикрыл одеялом.

      – Спасибо, господа, – сказал он, вставая и обтирая руки одна о другую. – Я зайду утром. – И вышел.

      – Может, вам лучше сесть, сэр? – Голос Брауна доносился как