Новый зверь. Каникулы господина Дюпона. Неподвижное путешествие. Морис Ренар

о небесной любви и никогда не вдыхали ее аромата… Мы пили сок мимолетного, грубого, жалкого цветка, наделенного стремлением к продолжению рода и цветущего для того лишь, чтобы превратиться в плод. Мы были одурманены этим угнетающим и отравленным сладострастием и ревностью напитком.

      Барбара двигалась взад и вперед, небрежно прислуживая. Мы молчали. Я избегал встречи с очаровательными глазами Эммы, будучи уверен, что мои взгляды-поцелуи будут истолкованы дядей безошибочно.

      В этот момент она казалась веселой, беспечной и свободной; локти ее лежали на столе, белые руки высунулись из коротких рукавов, а глаза устремились через стекла окна на луг.

      Как охотно я последовал бы за ней глазами туда: такая далекая, сентиментальная встреча с нею там, в парке, сблизила бы нас и усмирила бы во мне дикое желание. Но с моего места не видно было луга, и мои глаза волей-неволей останавливались на ее блестевших белизною руках и груди, которая волновалась сегодня особенно.

      Я истолковал это движение в свою пользу. Лерн молча и враждебно встал из-за стола. Я глубоко поклонился молодой женщине и, нечаянно задев ее, почувствовал, как она задрожала. Ее ноздри трепетали. Я торжествовал в душе. Не было никакого сомнения, что это я возбуждал в ней такое волнение.

      Мы постояли у окна. Вдруг Лерн ударил меня по плечу и с каким то блеянием старого сатира тихо прошептал:

      – Посмотри на Юпитера и его гарем!

      Я выглянул в окно и увидел, как Юпитер, окруженный своими одалисками, подошел к одной из них – явной фаворитке его в этот день…

      В гостиной дядя снова скорчил суровую физиономию и приказал Эмме удалиться в свою комнату. Мне он дал несколько книжек, категорически посоветовав отправиться с ними в парк и заняться своим образованием.

      Я повиновался и подумал: «Хоть он часто и возмущает меня, мне все-таки жаль его!»…

      Ночью случилось нечто, значительно ослабившее мое к нему сострадание.

      Это происшествие возбудило во мне еще большую тревогу; оно не помогло мне раскрыть основную тайну и казалось совершенно непонятным.

      А случилось вот что.

      Я мирно задремал. Мои мысли перед этим были с Эммой, и окрашенные надеждой грезы мои были одна другой лучше. Но вдруг сладкие сны сменились всеми ужасами прошлой ночи: растения издавали необыкновенные звуки и грызлись между собой… Внезапно сон мой сделался таким явным, крики такими пронзительными, что я проснулся весь в поту… Отголосок только что раздавшегося крика еще звенел в моих ушах. У меня было такое ощущение, точно я слышал его не в первый раз. Нет… это было там, в лабиринте, далеко от Фонвальского замка.

      Я сел на постели. Комната освещена луной. Тихо. Только часы отбивают время. Я опять лег на подушку.

      И вдруг по коже у меня пробежал мороз, и я, закрывшись одеялом, заткнул уши руками. В парке опять поднялся этот ужасный, неслыханный вой и продолжался… Это сон, думал я, сон, превосходящий всякую фантазию…

      Я вспомнил о гигантском платане там, внизу,