Волосы Береники. Вера Колочкова

этого не поняла еще, моя рыжая прэлесть? Ладно, давай замнем. И все, больше ни слова о настоящей правде. Нет ее, понимаешь? Есть только радость от того, что ты, моя дорогая, беременна. Хочешь, я тебе морковного сока сделаю? И творожка со сметанкой? А то на тебя смотреть страшно – такая испуганная.

      – Нет, не хочу… Вообще есть ничего не могу.

      – Надо, Ника. А хочу не хочу… Про это забудь пока.

      – Я даже не знаю, что вам ответить, Маргарита Федоровна. Растерялась как-то.

      – А ты не теряйся, мы ж все решили.

      – Значит, вы предлагаете ложь во спасение?..

      – Фу, Ника. Терпеть не могу этих пошлых расхожих выражений. Как штамп в любовном романе – фу!

      – Но ведь все равно – ложь.

      – Да, ложь. Конечно, ложь сама по себе мерзкая штука, но любовь делает ее правдой. Она в конце концов побеждает ее, понимаешь? Перерабатывает с годами в полноценную и счастливую правду. И все, и хватит об этом, чего переливать из пустого в порожнее? Скажи лучше… кто еще о твоей секретной беременности знает?

      – Томка знает… Я с ней советовалась. Мне страшно было с вами заговорить.

      – Ну нашла с кем советоваться. Да, если Томка знает, это плохо, конечно. Придется ее от дома отвадить.

      – Как это – отвадить? Поссориться, что ли?

      – Ну это уж не твоя забота. Это я возьму на себя. В конце концов, могу я себе позволить хоть иногда воспользоваться классикой отношений и проявить свекровкину зловредность?

      – А… как вы ее проявите?

      – Да не знаю еще. Подумаю. Например, скажу твоей подруге, что уводить мужа и отца из семьи – это некомильфо. И что двери нашего дома перед ней закрыты. По-моему, она должна оскорбиться, как думаешь?

      – Думаю, да. Она и на меня обидится тоже. Я знаю.

      – Вот и хорошо. Томка – не велика потеря. Пусть она своей жизнью живет. Тем более ведь на самом деле – некомильфо.

      Томка и впрямь обиделась, исчезла из Никиной жизни. Да и не до Томки ей потом было. Токсикоз так сильно разыгрался, что пришлось в больницу лечь. И роды были трудные.

      Сева всю беременность суетился над ней, как безумная клуша, сиял счастливыми глазами. Когда рожала, караулил под окнами роддома, чуть не выл от тревоги и страха. Потом, когда маленького Матвея домой привезли, совсем обезумел от счастья. Маргарите Федоровне даже пришлось осадить его немного:

      – Знаешь что, сынок дорогой? Я понимаю, конечно, как ты счастлив, но пора бы и честь знать, то есть задуматься о добыче хлеба насущного для семьи.

      – Что ты имеешь в виду, мам? Я и так вроде.

      – Да, вот именно, вроде. А надо не вроде, надо по-настоящему. Ну вот что ты к чужой фирме, к чужому делу прилип, а? Пашешь за всех, а они прибыль получают. Давно пора свое дело организовать. Ты же готовый предприниматель… Этот, как его?.. Слово забыла…

      – Я металлотрейдер, мам.

      – Да, он самый и есть! Ты же в этом деле собаку съел.

      – Так я и сам думал. То есть и без твоих бесценных советов давно уже все решил, мам. Да, буду создавать свое дело. Просто я не думал, что именно сейчас…

      – А когда? Именно сейчас и давай. И вместе с Никой.