Фотограф. Пьер Буль

к нему в гости, заявив, что такие старые братья по оружию, как они, должны видеться чаще. Сложилась просто нелепейшая ситуация.

      Благодаря случаю – бывшие товарищи оказались почти соседями, их разделял только Люксембургский сад – отношения между ними могли бы улучшиться. Фотограф жил в монпарнасской гостинице, а Вервей – в верхней части Латинского квартала. Действительно, недалеко друг от друга. Вервей нанес ему два или три визита, но на том все и кончилось – холодность Гора оттолкнула его.

      Сегодня, тем не менее, он старался быть любезным, хотя его явно раздражало равнодушие Марсиаля к сценам, вызывавшим у него возмущение. Но в конце концов Вервей успокоился и, натужно улыбаясь, продолжил разговор в снисходительном тоне:

      – И то правда, ты же изменился. Я всегда забываю об этом. Тебя теперь ничто не волнует.

      – Я работаю. И не могу тратить свое время на что попало.

      После нескольких грубых ответов в таком же духе Марсиаль Гор и сам, в свою очередь, остыл, испытывая неловкость за свою резкость.

      – Ты должен меня извинить. Я инвалид, и иногда на меня наваливается страшная усталость. Я теперь мало на что гожусь… Но вот что меня удивляет, – добавил он с легкой иронией, показывая на новую группу демонстрантов, которая шла мимо, скандируя лозунги, – как это ты, с твоими-то нерастраченными силами и тем же самым, что и в былые годы, энтузиазмом, не идешь вместе с ними в первом ряду?

      – Обвиняешь меня в том, что я сдрейфил? Это уж скорее к тебе относится. Поверь мне, ты ошибаешься.

      Больше всего на свете Вервей боялся прослыть трусом и воспринял замечание Марсиаля как личное оскорбление. Он цепко сжал плечо фотографа, вынуждая того задержаться.

      – Если я не там, не с ними, значит, у меня есть на это свои причины. Не всегда тот, кто громче всех кричит, приносит больше пользы.

      – Я всегда был того же мнения. Не сердись. Я просто так сказал…

      Но Вервей не позволил ему закончить разговор столь незначащим объяснением, ему хотелось во что бы то ни стало оправдаться.

      – Ты мне не веришь? Клянусь тебе: если бы ты знал всю важность того дела, которым я сейчас занят, то воздержался бы от подобных высказываний.

      Заметив, что говорит слишком громко и что прохожие стали оборачиваться, Вервей замолчал, насупился, и они двинулись дальше.

      – Я не имею права сказать тебе больше. Слишком многое поставлено на карту, и тебе трудно понять…

      Теперь настала очередь Марсиаля Гора раздраженно пожать плечами. В этих словах был весь Вервей, со своей напускной таинственностью, со своим вечным желанием произвести впечатление значительного лица, обладающего секретами государства.

      – Бог ты мой, я тебе верю! – воскликнул фотограф. – И вовсе не собираюсь ни о чем тебя расспрашивать. Я еще раз тебе повторяю: все это меня больше не интересует.

      Вскоре он покинул Вервея, позволив ему на прощание произнести