Собрание сочинений. Последнее лето Форсайта: Интерлюдия. В петле. Джон Голсуорси

еще двадцать пять минут ждать. А потом тропинка свернула, и он увидел ее на том же месте, где и в первый раз, на упавшем дереве, и понял, что она приехала более ранним поездом, чтобы побыть здесь одной часа два – ну конечно, не меньше. Два часа в ее обществе – потеряны! За какие воспоминания она так любит это дерево? Лицо его выдало эту мысль, потому что она сейчас же сказала:

      – Простите меня, дядя Джолион. Здесь я в первый раз узнала…

      – Да, да, тут оно и останется, приходите, когда захочется. Вид у вас неважный, слишком много уроков даете.

      Его тревожило, что ей приходится давать уроки. Обучать каких-то девчонок, барабанящих гаммы толстыми пальцами!

      – А где вы их даете? – спросил он.

      – К счастью, почти все в еврейских семьях.

      Старый Джолион удивился: в глазах всех Форсайтов евреи – странные и подозрительные люди.

      – Они любят музыку, и они очень добрые.

      – Попробовали бы они, черт возьми, не быть добрыми. – Он взял ее под руку – бок у него всегда побаливал на подъеме – и сказал: – Видели вы что-нибудь лучше этих лютиков? За одну ночь распустились.

      Ее глаза, казалось, летали над лугом, как пчелы в поисках цветов и меда.

      – Я хотел, чтобы вы их посмотрели, не велел выгонять сюда коров. – Потом, вспомнив, что она приехала разговаривать о Босини, указал на башенку с часами, возвышавшуюся над конюшней: – Он, вероятно, не позволил бы мне это устроить. Насколько я помню, он не знал счета времени.

      Но она, прижав к себе его руку, вместо ответа заговорила о цветах, и он понял ее умысел – не дать ему почувствовать, что она приехала говорить об умершем.

      – Самый лучший цветок, какой я вам могу показать, – сказал он с каким-то торжеством, – это моя детка. Она сейчас вернется из церкви. В ней есть что-то, что немного напоминает мне вас, – он не увидел ничего особенного в том, что выразил свою мысль именно так, а не сказал: «В вас есть что-то, что немного напоминает мне ее». – А, да вот и она!

      Холли, опередив пожилую гувернантку-француженку, пищеварение которой испортилось двадцать два года назад во время осады Страсбурга[15], со всех ног бежала к ним от старого дуба. Шагах в двадцати она остановилась погладить Балтазара, делая вид, что только для этого и бежала. Старый Джолион, который видел ее насквозь, сказал:

      – Ну, моя маленькая, вот тебе обещанная дама в сером.

      Холли выпрямилась и посмотрела на гостью. Он наблюдал за ними обеими, посмеиваясь глазами; Ирэн улыбалась, на лице Холли серьезная пытливость тоже сменилась робкой улыбкой, потом чем-то более глубоким. Она чувствует красоту, эта девочка, понимает толк в вещах! Хорошо было видеть, как они поцеловались.

      – Миссис Эрон, mаm’zеllе Бос. Ну, mаm’zеllе, как проповедь?

      Теперь, когда ему оставалось так мало времени жить, единственная часть богослужения, связанная с земной жизнью, поглощала весь оставшийся у него интерес к церкви. Mam’zеllе Бос протянула

15

…во время осады Страсбурга… – Речь идет об осаде Страсбурга пруссаками в 1870 г. во время франко-прусской войны.