Гадкие утята. Книга первая. Свами Матхама

единственная фраза, которую я сам понимаю, не напрягая извилин и памяти, что, собственно, хотел сказать. Случайно я её дописал: «чтобы лучше меня видеть», – и я опьянел. Я сам различал нижнюю строчку в таблице окулиста, когда мне показывали на две строчки выше. Сначала мне казалось, что девушка просто так надела очки, для красоты. Кто-то совершил простое действие: надел очки. Для этого у него были основания. В этом был смысл. На кончике моей шариковой ручки было больше ума, чем у меня самого.

      Все последующие воспоминания не приводят к более фундаментальному выводу, чем тот, что был сделан случайно относительно моей чувствительности к интонации. На её основе моё сознание начинает наполняться смыслом, а с течением времени этот процесс выглядит только запутанней. Посмотрим на моё сознание ещё раз. Мне два года. Я шагаю в гости с мамой и испытываю колебание: «плакать – не плакать». Тесное пальто поверх тёплого костюма не даёт дышать. Шапка прокалывает голову. В отказе матери снять её с меня – категорическая интонация. Смысл интонации отражён моим недавно народившимся сознанием и адекватен действительности. Я определённо помню, что решил не плакать. Мой анализирующий центр это решил. Из чего он исходит – из интонации или из самого себя? Интонация – это внешнее. Он сам, вроде бы, – внутреннее. Если я буду плакать, то иголки шапки вопьются уже в мокрую голову. После этого они вообще не сдвинутся с места. Одежда тоже прилипнет к телу, а она – тесная. Мне станет тяжелей двигаться и дышать. К тому же вся сила уйдёт на плач, а надо ещё идти. Мать тянет меня за руку. Если я буду плакать, мне станет трудней двигать ногами. Поэтому я без слёз делаю шаг за шагом: не шевелить головой, чтобы шапка лишний раз не прокалывала голову, по возможности, не забывать об этом… Мои внутренние ощущения и интонация маминого голоса для воспринимающего центра – по какую-то одну сторону. Он – не внутреннее и не внешнее.

      Это – мой опыт. Он существует вне времени, внешний и внутренний, весь сразу. Предназначение опыта – отражать действительность опережающе. И мамина интонация позволяет мне это делать.

      Мой центр уже осведомлён обо всех последствиях выбора плакать. Ему известны реакции тела и вероятные мамины действия. Я делаю выбор не плакать и после этого чувствую себя Гадким Утёнком. Всё равно мой выбор – не делать себе хуже собственными слезами, собственными же руками. Возможно, этот выбор не идеален, но мой опыт так заточен. Что именно его заточило? Мой темперамент (природа) или воспитание? Внутренние ощущения и интонация маминого голоса наделены разным смыслом. Мой опыт вытягивает эти разнообразные, внешние и внутренние смыслы в какую-то прямую линию. «Гадкий утёнок» – это её прямота. На фотографии, где «папа, мама и я», я ещё не умею говорить, но уже умею отчаиваться. Это – ещё моя чистая природа. Опыт «Гадкого Утёнка» накопится позже. Мой воспринимающий центр, совсем не опытный, уже существует и до Гадкого Утёнка.

      Я даже