Вельяминовы. Время бури. Книга вторая. Часть девятая. Нелли Шульман

ночь мы слышим обратное… – в зондеркоманде собрались уголовники, до войны, сидевшие в закрытых лечебницах для душевнобольных. Больше сюда, по собственной воле никто не шел:

      – И я бы не пошел… – живот сводило резкой, голодной болью, – меня отправили, все было против моей воли. Мне не дали выбора, немцы меня заставили на них работать. И в Амстердаме, и потом… – он не беспокоился, что встретит знакомых. Старые обитатели детского барака, при медицинской части, давно сгорели в печах. Его бывшие коллеги по лагерному госпиталю были мертвы:

      – Если они выжили, то тоже не хотят, чтобы их узнали… – он облизал пересохшие губы. В банке от тушенки, над костром, они кипятили воду, растапливая снег:

      – Может быть, он не вернется… – промелькнуло в голове, – он сказал, что добудет еды, в деревне, и придет. Убьет кого-нибудь. Он хвалился, что убивал, до войны… – работники зондеркоманды жили в хороших условиях. Барак отапливали, у них даже был душ и выложенный кафелем туалет. Их кормили по норме русских надзирателей, но держали отдельно от остального лагеря. Все понимали, что стоит им ступить в обыкновенный барак, как через пять минут от них и следа не останется:

      – Если бы заключенные поняли, кто мы такие, нас бы на куски разорвали, голыми руками… – он задрожал, – но нас никто не видел, никогда. То есть видели, но мертвые не говорят. Списки немцы уничтожили, сожгли… – капо в зондеркоманде сразу определил его на ближнюю к туалету койку. Уголовник, он разбирался в людях. Его назвали Шматой:

      – Тряпка, на идиш, а поляки так проституток зовут… – его навещали почти каждую ночь. В бараке было несколько таких коек. Заключенные, за вечерней пайкой, громко обсуждали очередь, на услуги, как их называл капо:

      – В карты на нас тоже играли… – чихнув, он вытер замерзший нос, – или просто за сахар и папиросы покупали… – в конце лета в зондеркоманде появился польский уголовник, сидевший до войны в закрытом доме для умалишенных. Он забрал Шмату себе, но иногда сдавал его в аренду, как весело говорил хозяин:

      – Потом один из бараков восстание устроил. Немцы всех выживших расстреляли, поменяли состав команды… – ему очень хотелось есть, – а потом о нас просто забыли, с наступлением русских… – всю осень они раскапывали рвы, и жгли трупы, сброшенные туда, во времена, когда в лагере еще не стояли мощные крематории:

      – Немцы жгли папки, сотни, тысячи… Гнали в рейх золото, со складов… – когда газовая камера заканчивала работу, члены зондеркоманды заходили туда, и выламывали клещами золотые зубы, у трупов.

      Он оглянулся:

      – Золото он унес. Если он не вернется, мне будет нечего есть. Но если вернется, он меня не отпустит… – поляк хотел податься на юг, в тепло:

      – В Италию, например, – благодушно сказал он, лежа на нарах, еще в лагере, – мы с тобой в Италии не пропадем, Шмата. Я тебя при себе оставлю, я к тебе привык… – он мелко