Вельяминовы. Время бури. Книга вторая. Часть девятая. Нелли Шульман

в гетто и лагерях:

      – Легенды мы подготовим хорошие, – добавил Эйтингон, – никто не подкопается… – товарищ Яша предложил выбрать среди офицеров будущего куратора Саломеи. Наум Исаакович помотал головой:

      – Нет. Она не станет прозябать в Израиле. У меня на Саломею другие планы… – он указал пальцем на потолок.

      Героизм майора Шапиро не означал хорошей организации работы НКВД в освобожденном лагере. СМЕРШ появился в Аушвице только через двое суток после того, как отряд Шапиро занял территорию. За сорок восемь часов, как сочно заметил Наум Исаакович, из лагеря не ушли только те, кто вообще не мог ходить. Бывшие узники разбежались по округе, где их можно было искать бесконечно. Больных и умирающих оставили в лагере, впрочем, постоянно допрашивая. За остальными отправили военные патрули.

      Наум Исаакович лично навестил бараки Аушвица, вглядываясь в истощенные лица. Профессора Кардозо он не нашел, а прямо спрашивать о судьбе ученого Эйтингон не хотел:

      – Не стоит. Пусть все считают, что он погиб, что его немцы убили. Так удобнее… – Кардозо мог и уйти с немцами, при отступлении. По распоряжению Эйтингона, в лагерь для перемещенных лиц свозили всех арестованных в округе людей, с выколотыми на руке номерами:

      – Потом разберемся, чьи они граждане, – заметил он Серебрянскому, – впрочем, они и соврут, недорого возьмут. Выдадут себя за евреев из Германии, или Франции. Достаточно просто знать язык. Навешают лапшу на уши дуболомам из СМЕРШа. Те по-русски с трудом разговаривают… – за последние два дня, на допросах, Эйтингон успел разоблачить троих граждан СССР, пытавшихся выдать себя за уроженцев запада. Пока о Кардозо никто не упоминал.

      Наум Исаакович заставил себя не открывать потайной карман блокнота. В Москве он сам сделал копию снимка мадемуазель Левиной:

      – Оставь, – говорил себе Эйтингон, – это бессмысленно. Не похищать же ее из Бельгии. Оставь, ты ее больше не увидишь. То есть ты и не видел, только на фото… – сердце, тоскливо, заныло. Дверь стукнула, он едва успел спрятать блокнот в карман твидового пиджака. Товарищ Яша, в штатском пальто, смахнул снег с неприметного, кроличьего треуха. Серебрянский широко улыбался: «Хорошие новости, Наум».

      Заброшенный амбар стоял на опушке леса, где-то между Бельско и Освенцимом. К большой дороге вела едва видная в снегу тропинка. На туманном горизонте виднелись черепичные крыши деревни и шпиль очередного костела. Сквозь промерзлые доски мерцало угасающее пламя костерка. Внутри, в стылой, затхлой тьме пахло гнилыми овощами.

      Оказавшись здесь, они внимательно обследовали все углы, но еды не нашли. Даже в ледяной корке, на земляном полу, не валялось ни одной картофелины или моркови. У них был с собой узелок с русской тушенкой и сухарями. Бойцы Красной Армии, после освобождения лагеря, устроили выдачу сухого пайка, ожидая, пока их повара разберутся с лагерной кухней. К солдатам стояли