Безобразная Эйвион, или Сон разума. Робер Дж. Гольярд

он, поклонившись, – но сначала наденьте это…

      Он указал ей на сандалии на деревянной подошве.

      Зала была круглой и полутёмной, с насыщенным паром воздухом; в её середине стояло что-то вроде низкого мраморного стола. Мааруф завёл Эйвион в небольшую комнатку, очень жаркую. Дождавшись, когда с Эйвион сойдёт семь потов, он сказал ей прыгнуть в бассейн с такой прохладной водой, что у неё захватило дух. Эту процедуру Эйвион повторила три раза, и после третьего евнух велел ей залезть в небольшую ванную, наполненную странной на вкус кисловатой водой, а через четверть часа, уложив её на тот самый мраморный стол, принялся растирать шершавой перчаткой. Под конец он натёр её с головы до ног какой-то пеной, запах которой напомнил Эйвион оливковое масло.

      Наверное, это было бы очень приятно, если бы голову Эйвион не переполняли беспорядочные мысли, которые, сшибаясь друг с другом и разлетаясь осколками, порождали невероятный сумбур. Под мягкими прикосновениями пухлых рук евнуха она то впадала в лёгкое забытье, то вздрагивала, лихорадочно представляя себе, что будет дальше. Навязчиво скреблась коготками безумная мысль о побеге. Вскочить прямо сейчас, и мимо банщика – в дверь. Он толстый, в жизни не догонит. Сердце заколотилось отчаянно, и Эйвион едва смогла взять себя в руки. Некуда бежать. С острова уплыть не получится, а в Гази её сразу же найдут. Ей даже негде спрятаться. А потом… Она знала, какое наказание ждёт сбежавшую рабыню: плети, и большая железная клетка на площади. Одна женщина в такой клетке сначала плакала и стонала, на следующий день только бессильно царапала пыльную землю, а на третий высохла под палящим солнцем. Эйвион видела её закатившиеся глаза и распухший язык, торчащий из открытого рта, а тощая рыжая псина с урчанием обгладывала вывалившуюся из клетки руку.

      Наверное, думала Эйвион, старая Фаиза права: рано или поздно это случится, и хорошо, что это будет господин Тар’иик, куда лучше, чем если бы что-то такое с ней сотворили те дикари из Морского народа. В конце концов, он знатен и совсем не уродлив. Да, так лучше, занудно твердила она сама себе, но облегчение почему-то не приходило.

      Потом вернулась Фаиза, и Эйвион поплелась за ней как сомнамбула. Какие-то девушки расчёсывали ей волосы, сурьмили брови и глаза, делали что-то ещё, чего она не понимала, а спрашивать не было никакого желания. Затем в комнату зашёл незнакомый мужчина в длинном, до пят, белом одеянии, велел ей лечь и раздвинуть ноги. Эйвион было уже всё равно. Мужчина кивнул старухе, и та, удовлетворённо улыбнувшись, проводила его к выходу. Едва касаясь, те же девушки надушили её разными ароматами: запястья одним, шею и грудь другим, ноги – третьим.

      – …розмарин разжигает любовную страсть, – бубнила над ухом эн’хариим, – жасмин умножает силы. Лаванда и цикламен очаровывают нежностью, а красная роза возбуждает мужское желание…

      Эйвион поставили посреди комнаты и служанки принялись одевать её в белое платье с золотыми узорами. Платье оказалось полупрозрачным, с длинными, едва не до талии, разрезами, идущими по передней стороне ног; бёдра украсили тяжёлым золотым поясом, застёгнутым на узорчатую пряжку.

      От густого запаха