Шёпот. Ульяна Трофимова

ужаснулся содеянного. Так ли это было необходимо? Таких ли жертв требовала его месть? Тем более что настоящие виновники не понесли наказания.

      Я не убийца, я не зверь. Так не должно быть. И впредь никогда больше не будет.

      Трувор и только он должен заплатить свою высокую цену за то, что превратил в пепел его семью. Только он и те, кто был в замке, его ближайшие соратники должны пасть жертвой его мести, его ярости и не проходящей тоски по близким.

      Но для этого нужно перестать вести себя как кровожадное животное, обдумать дальнейшие действия и смириться с тем, что нужно обуздать свою ярость, посмотреть со стороны здравомыслия и холодного расчёта. Тарон понял, что ему нужна нора, свой дом, крепость, в которой он бы был в безопасности, от которой бы черпал силы. И для этого нужно было снова вернуться в долину…

      Он мягко вошёл в налитую солнцем ниву, мощно и беспощадно раздвигая лапами готовые вот–вот осыпаться колосья. Жнеи, едва завидев его, побросали серпы, и с визгом разбежались, в страхе хватая оставленных у жнивья детей. Мужчины, кто с серпом, кто с вилами побросали работу и сгрудились, ощерившись нехитрым оружием.

      Он завыл так, что самому стало неуютно, а пара больших прыжков в сторону храбрецов и красноречивое клацанье зубами стало последней решающей нотой. Мужики, надо отдать им должное, не побежали сразу. Застыв на некоторое время, принялись тихонько пятиться в сторону селения, где уже запыхавшиеся женщины спешно прятались в домах, пытаясь унять заходящихся в плаче детей.

      Ему было все равно. Через мгновение после того, как отзвуки его голоса стихли, даже те, у кого в руках были вилы, замерли, как кролики, теряя остатки самообладания. Он улыбнулся злорадно по–волчьи. Ему нравился страх, он чувствовал его каждой порой своего огромного тела. Упивался ужасом в глазах тех, кто, столбенея, смотрел на него не в силах пошевелиться.

      Ему приятно было слышать, как от страха стучат их сердца. Показалось даже, что прибавилось сил, что дышать стало легче, а в голове прояснилось. Определённо, чужой страх единственно изысканное из тех наслаждений, которыми его проклятье позволяет пользоваться. Совсем ещё не давно, до решения вернуться в долину, Тарон думал, что все, чем он может наслаждаться – это погоня за едой, азарт охоты и дикое пьянящее ощущение свободы, свистящей в ушах.