Тот день. Книга прозы. Вячеслав Овсянников

мимо себя к администратору. Зверообразный солдат, дыша перегаром, лезет в гостиницу для иностранцев, да еще и девку себе требует, будто в борделе. С крепкого перепою парень.

      Живцов злился, схватил за отвороты ливреи, потряс чурбана в галунах. Детина в костюме и галстуке поспешил швейцару на выручку.

      – Девушка тут была три дня назад, – заявил Живцов новому действующему лицу. – Вечером, в половине восьмого.

      Детина-охранник, руки в брюках, челюсти фрезеруют жевательную резинку:

      – А какая она из себя?

      Живцов стал объяснять:

      – Волосы до плеч, золотистые. Черный берет. Звать – Дарья…

      Охранник, заржав, чуть не подавился резинкой:

      – Во рисует! Да у них тут у всех до плеч. И в беретах. Веры, Иры, Марины. А Дарьи ни одной. Чего нет, того нет. Ищи, кирзовый, в другом месте.

      – Вот она! – не сдавался Живцов. Рванул шинель. – Ну что? Видел ты эту девушку?

      Охранник покосился на фотографию, мотнул головой:

      – Нет.

      Так. Еще одно место. На Герцена институт.

      Живцов не ориентировался в городе. Герцена он зевнул, созерцая мраморную массу Исаакия. На Гоголя повернул.

      У перекрестка заколебался. Здание в капремонте. Два строителя в касках цепляли тросом бочку. Запах краски, визг сверла. Клоповники обновляют? Золотая игла с корабликом…

      Невский. Гастроном-магазин. Столы с колбасами, пестрые пирамиды консервных банок. Засосало в животе, голодные кишки ждали сигнала поднять бунт и заявить о своем возмущении. Ничего не ел со вчерашнего утра. Пирожок, называемый «с мясом» – вся трапеза. Самое время что-нибудь взять на зуб. Живцов кинул на колбасные столы длинный, остро отточенный, как мясницкий нож, взгляд. Пища была недоступна. Продавцы не отдадут даром. Дают за деньги. Наличие денежных знаков после неудачной попытки утолить жажду у пивного ларька можно было бы обозначить астрономической колонной нулей, хоть до бесконечности, но эта армия была лишена своего маршала-предводителя – единицы. С такой армией никто не будет считаться. Оставалось единственное: войти с высоко поднятой гранатой и приказать лечь ниц. В буквальном смысле: лечь на лицо и не поднимать глаз с пола, пока он не выберет себе по вкусу самую толстую колбасину, королеву колбас в ожерелье нежных жиринок. Собрав волю в сжатый кулак, заставил себя пройти мимо витрины твердым шагом.

      На подходе к институту попал в шумный поток девушек. Омываемый щебечущей рекой, он не мог уклониться, повернуть вспять. Толкали локтем, портфелем, чертежным футляром. Разозленный, пошел как сокрушительный танк. Девушки расступались, давая дорогу, их прибой начал стихать. Оживленные глаза, смех, разговор.

      Вышел из института. Студентка Макарова успешно сдала два экзамена. На следующий не явилась по неизвестной причине. Никто не знает.

      В районном отделении дежурный офицер, капитан с серо-пятнистым лицом, прочитал письмо, записку. Отложив вещественные доказательства, вперил в Живцова взгляд прицельных, неморгающих, как пистолет, глаз. Небритая наружность Живцова внушала капитану мало доверия.

      – А