Буча. Синдром Корсакова (сборник). Вячеслав Немышев

старший Болотников. Он опрокинул рюмку и, выхватив из тарелки жмень капусты, сунул в рот. Захрустел малосолом.

      – Врешь, не может столько!

      – Было бы больше, мне бы той миной ноги по яйца оторвало.

      – Ага-га, у-гу-гу!

      – Болота, давай за тех, кто в море.

      Повисла капустинка на черных с проседью усах Болотникова. Нахмурился, осунулся сразу, плечи повисли. Налил он себе, потянулся и Ивану плеснул, пролил водки в капустную квашню.

      – Давай, братан, за пацанов, – и выпил, не чокаясь и не глядя ни на кого.

      Не заметил народ. Только отец петь сразу перестал, погрустнел, вилкой давит холодца остатки в своей тарелке. Да мать обернулась к ним с другого конца стола.

      «А и не надо никому этого знать», – подумал Иван. Выпил крепкой материной водки и не закусил.

      Разгулялись до утра. Жоркины друзья у Знамовых и просидели ночь. Провожать было идти в восемь – в то утро призывались еще трое парней из Степного. Иван раньше ушел к Болотниковым спать. Курили с братьями, раков вспоминали. С шутками-прибаутками и улеглись.

      По свету Иван перевалил через забор к себе.

      Мать с сестрами у стола, собирают завтракать полуночникам.

      Он прошел в комнату и вдруг остановился, замер на месте. У серванта, где хранила мать документы, фотографии семейные, а отец вечно подсовывал свой «Беломор», стоял Жорка. Он стоял, склонив голову вперед – затылок стриженый, уши оттопыренные. Иван хотел уже окликнуть брата и вдруг увидел его отражение в зеркале. Жорка бережно двумя пальцами держал орден: пристроив серебряный крест на рубашку, смотрел на себя в зеркало. Заметил Ивана. Испугался. А орден все держит у груди. Опомнился. Отнял и положил аккуратно в коробочку. И молчит, насупился.

      Не по себе стало Ивану. Захотелось сказать брательнику что-нибудь ободряющее, как старший должен говорить младшему.

      – Ты пиши, Жорик, а то мать, она, знаешь. Я не писал, меня взводный знаешь, как драл. Три наряда. Мать свою десантник должен уважать.

      – Я в пограничники записан, – сдержанно ответил Жорка. – Ты, это, извни. – Он кивнул на орден. – Тяжелый.

      – Не тяжелей пули. Куда, в какую команду, на какую границу – сказали?

      – На фи-инскую, – разочарованно протянул Жорка.

      Иван услышал в его голосе знакомые нотки: «Упертый ведь, как батя. Наша порода».

      Вслух сказал:

      – Там тоже стреляют, реже, правда.

      – Смеешься? – голос у Жорки задрожал от обиды.

      – Не смеюсь, брат. Не рвись ты туда.

      – А ты?

      – Мне не повезло.

      – А орден?

      – Потому и не повезло.

      Так и не договорили они. Мать вошла, посмотрела на обоих, поняла, что не вовремя. Жорка выскользнул из комнаты, задел Ивана плечом.

      – О чем вы тут, не ссорились?

      – Не, ма, нормально. Малой он. Ты не волнуйся. – Иван обнял мать, почувствовал знакомый с детства запах ее волос: «Мать, мать!» – Его на финскую границу. Там тихо сейчас. Хех, как в кино! «Любовь и голуби». Помнишь, когда в конце они с голубятни слезли