Искра жизни. Эрих Мария Ремарк

протянул тот. – Это последняя.

      «Последняя, – мелькнуло в голове у пятьсот девятого. – Пятнадцать секунд света. Пятнадцать секунд света ценою в сорок пять лет жизни человеческого существа, которое пока что зовется Ломаном. Последние пятнадцать секунд».

      Маленький, дрожащий блик.

      – Туши свет, гад! Да задуйте вы у него спичку!

      – Заткнись, идиот! Ни одна собака ничего не увидит!

      Пятьсот девятый поднес спичку еще ближе. Бергер стоял рядом наготове со склянкой йода в руке.

      – Открывай…

      Он осекся. Он теперь тоже увидел лицо Ломана. Не было нужды ходить за йодом. Да он и пошел-то так, скорее для виду, чтобы хоть что-то предпринять. Он медленно опустил пузырек в карман. Ломан смотрел на него спокойно, не мигая. Пятьсот девятый отвел глаза. Он раскрыл ладонь – на ней блеснул маленький золотой комочек. Он снова взглянул на Ломана. Но пламя опять уже покусывало пальцы. Чья-то тень метнулась сбоку и ударила его по руке. Свет погас.

      – Спокойной ночи, Ломан, – сказал пятьсот девятый.

      – Я попозже еще загляну, – пообещал Бергер.

      – Бросьте, – прошептал Ломан. – Теперь уже все просто.

      – Может, мы найдем еще пару спичек.

      Ломан ничего не ответил.

* * *

      Пятьсот девятый по-прежнему ощущал в руке твердую тяжесть золотой коронки.

      – Выйдем-ка, – шепнул он Бергеру. – Лучше обсудить это на улице. Там никто нас не подслушает.

      Они ощупью добрались до двери и вышли за ту стену барака, что была сейчас защищена от ветра. В городе соблюдалось затемнение, большинство пожаров успели погасить. И только колокольня церкви Святой Катарины пылала в ночи, словно гигантский факел. Башня древняя, в ней полно сухих деревянных перекрытий. Пожарные шланги тут совершено бессильны, надо просто дать огню выгореть, и все дела. Они присели.

      – Что делать будем? – спросил пятьсот девятый.

      Бергер потер воспаленные веки.

      – Если коронка зарегистрирована в канцелярии, дело хана. Они проведут расследование и пару-тройку из барака вздернут, меня первого.

      – Он же сказал, что коронка не зарегистрирована. Когда он сюда попал, учета коронок еще не было. Он ведь уже семь лет в лагере. Золотые зубы тогда просто выбивали, но не записывали. Регистрацию потом ввели.

      – Ты точно помнишь?

      Пятьсот девятый только пожал плечами. Они помолчали.

      – Конечно, еще не поздно сказать все как есть и сдать коронку. Или вставить ему ее обратно, когда умрет, – раздумывал вслух пятьсот девятый. Пальцы его крепко сжали тяжелый комочек. – Хочешь, сделаем так?

      Бергер мотнул головой. Золото – это жизнь, по крайней мере несколько дней жизни. Оба прекрасно знали, что теперь, раз уж коронка у них, они никому ее не сдадут.

      – В конце концов, он ведь мог и сам давным-давно этот зуб выковырять и продать, – заметил пятьсот девятый.

      Бергер посмотрел на него.

      – Думаешь, СС на это купится?

      – Нет. Особенно когда обнаружат во рту свеженькую дырку.

      – И все-таки