Повитель. Анатолий Степанович Иванов

до того растерялся, что не сообразил даже выбежать в кухню. Несколько секунд они, пригнувшись, кружили по комнате, сторожа, как лютые враги, друг друга, забыв о прижавшемся в углу священнике. И пока кружили так, Григорий немного опомнился, пришел в себя. Когда отец бросился на него, он отскочил в сторону и в тот же миг сам неожиданно кинулся сбоку к отцу, намертво вцепился ему в кисть руки, сжал ее, не жалея, изо всей силы. Петр Бородин глухо вскрикнул от нестерпимой боли, кочерга упала на пол. Подняв ее, Григорий сильно толкнул отца на кровать. И проговорил, переводя дыхание:

      – Старый ты пес… Убил бы ведь! Шутки тебе?!

      – Вот, вот… видел, батюшка? – скрипуче протянул Петр Бородин. – Батьку псом называет… Это как?

      – А ты, поп… – повернулся Григорий к священнику, – чего тут икру мечешь? Ты бы… дочку-то получше стерег. Не набегала бы тогда…

      Отец Афанасий, изумленный тем, как с ним говорит молодой Бородин, только безмолвно открывал и закрывал рот.

      – Ну, чего? Дай ты ему воды, бабушка… Видишь, зашелся, – сказал Григорий старухе и бросил в кухню кочергу.

      – Ты… ты… – Поп сделал судорожный глоток и боднул головой воздух – Да я же тебя! Ах ты поганец… Да ведь стоит мне… сказать про метрику…

      – Которую ты отцу продал, что ли? – спросил Григорий, усмехаясь.

      – Кто продал, чего плетешь?

      – Э-э, не боюсь я твоих угроз, – махнул Григорий рукой и пошел к своей кровати – И ты, батя, не бойся. Зеркалову двух коней отвалил. А зря, вот что! Пугать они горазды. А рыльце-то в пуху. Пусть попробует что-нибудь теперь! Сами себя на свет вытащат. Да и время-то сейчас такое… Кем они пугают? Не теми ли, кто сам напуган?..

      Григорий разделся и лег в кровать, не произнеся больше ни слова.

* * *

      Петр Бородин увел попа в другую комнату. Там они долго о чем-то говорили. Наконец Григорий услышал, как стукнула внизу дверь.

      Поднявшись наверх, отец ходил по комнате, покряхтывая, почесываясь. Наконец проговорил:

      – Спишь, Григорий?

      Спросил таким голосом, будто в этот вечер ничего не произошло между ними.

      – Нет. Чего тебе?

      – Так, говоришь, зря они пугают нас?

      – Конечно.

      – Так-то так, а все же… боязно мне. Неизвестно, как еще все повернется. Лучше уж в мире жить со всеми. Бог с ними, с конями. И попу я наобещал сейчас… кой-чего. Он ведь жадюга, глаза завидущие, руки загребущие.

      – Ну и зря, – проговорил Григорий, по-прежнему не оборачиваясь.

      – Обещать – еще не дать. Обещанного три года ждут. А вот с Лопатиным не поладили мы… Возьми теперь его… Не дал за землицу-то доплаты ему – и озлился. Все-таки корчевал ее он, распахивал. А тут еще с лавкой полез наперекор ему. Ты спишь?

      – Сплю уже… И ты спи.

      Петр Бородин лег в кровать, такую же скрипучую, как и он сам. Полежал немного и спросил:

      – А может, и в самом деле… возьмешь Маврушку?

      – Ребенок-то у нее от Терентия, должно…

      – Ну-к что? Я бабке нашей скажу – выживет. Хозяйка была