Жернова. 1918–1953. Роман-эпопея. Книга пятая. Старая гвардия. Виктор Мануйлов

окрыленный, понимая, что если не все, то главное он делает правильно, иначе бы Сталин не вызывал его снова и снова, и с должности своей товарища Хрущева сковырнул бы одним лишь щелчком. И даже не щелчком, а хмурым взглядом. Потому-то на портрет Сталина, висящий в своем рабочем кабинете, Никита Сергеевич смотрит с умилением, чуть ли не молится.

      Так уж вышло, что с некоторых пор Хрущев все чаще замещает Кагановича, ведет заседания горкома-обкома и делает все, что положено делать первому секретарю. И восторг иногда охватывает его душу: неспроста все это, что-то грядет в его судьбе – что-то огромное, неохватное глазом, как само небо. Вот и на семнадцатом съезде ВКП(б) именно ему, Хрущеву, поручил Лазарь Моисеевич делать доклад по Москве и области, и все члены горкома-обкома, готовя доклад, сидели и писали, каждый по своим направлениям работы, о достижениях и проблемах, их писанина стекалась в кабинет Хрущева, а там он со своими помощниками все это сортировал и укладывал соответствующим образом. При этом Каганович только отмахивался, если Никита к нему обращался по какому-нибудь вопросу.

      Доклад на съезде прошел на ура, и не только потому, что хлопали и кричали ура, когда Хрущев поминал товарища Сталина, а более всего потому, что сам Сталин благожелательно щурил свои глаза и тоже хлопал, но лишь тогда, когда Хрущев говорил о достижениях рабочего класса и технической интеллигенции Москвы в деле индустриализации и перевыполнения пятилетнего плана.

      Но случился однажды и явный прокол со стороны Никиты Сергеевича, и все на волне растущего о себе высокого мнения, и как раз во время отчета перед Политбюро о введении продуктовых карточек. Тут Никита Сергеевич точно знал, что сделал доброе дело и поэтому изловчился выставить работу горкома партии как нечто из ряда вон и пример для подражания во всесоюзном масштабе. И вдруг, как раз на середине фразы: «Горком партии провел грандиозную работу по внедрению новых продуктовых карточек, что положительно сказалось на удовлетворении москвичей продуктами первой необходимости, в результате чего укрепился политический уровень активности…» – вдруг услыхал за своей спиной перхающий смех Сталина, сбился, покрывшись красными пятнами, понял, что несколько перебрал, хотел было сгладить впечатление, но Сталин не дал, придвинул к себе микрофон и заговорил своим сиповатым голосом:

      – Слов нет, московский горком неплохо справляется со своими обязанностями. Да, секретарям некоторых республик и обкомов есть чему поучиться у москвичей. Но чтобы так возноситься по этому поводу, позволительно разве что самому господу богу…

      И зал взорвался гомерическим смехом. А Никите Сергеевичу захотелось превратиться в букашку, в какого-нибудь комара, и, как в сказке Пушкина, вылететь в окно и забиться в какую-нибудь щель.

      Но смех затих сам по себе, а Сталин продолжил:

      – Конечно, это смешно, но мы должны простить москвичам и товарищу Хрущеву столь высокое мнение о самих себе. Тем более что подготовительную работу,