Самая простая вещь на свете (сборник). Эра Ершова

Сидит, трясется, как зачумленная. Стала мне синяки показывать. Жуть такая. Я ее в машину посадила – и в полицию. Заявку у нас приняли, мужа вызвали. Сделали ему серьезное внушение и отпустили. После этого случая Маргарита опять надолго пропала. Ну, думаю, не появляется – значит, все хорошо. Где-то через два месяца звонит посреди ночи. Рыдает, просит о встрече.

      «Приезжай, – говорю, – что же с тобой делать».

      Появляется. Я ее не узнала: исхудала до костей, лицо опухшее, глаза красные, навыкате. Мне даже страшно стало.

      «Что с тобой?» – спрашиваю.

      А она говорит:

      «Задушил меня, фашист проклятый».

      «Как это так – задушил?»

      «А вот так, – говорит, – ночью подкрался, когда я спала, подушку мне на голову, и сам как навалится. Потом видит – я не дышу и дергаться перестала. Тогда он меня бросил и спать пошел – пьяный. Он-то думал, что я умерла, а я, видишь, очухалась и сразу к тебе».

      Я ее опять в полицию повезла, по дороге говорю:

      «А я-то думала, у тебя все в порядке».

      «Какой там в порядке! Он после нашего похода в полицию совсем озверел. Телефон с корнем вырвал, дверь на замок, пьет запоем, меня из квартиры не выпускает. У нас иногда по три дня еды не было».

      Я ей говорю:

      «Так ты бы в окно на помощь позвала!»

      Маргарита глаза вытаращила, ладонью рот закрывает.

      «Что ты, – шепчет, – что ты! – и по сторонам озирается, как безумная. – Он нож под подушку положил, говорит – рыпнешься, вообще зарежу».

      Вот так Маргарита замуж сходила.

      – А дальше-то что было? – спросила Марина, испуганно выглядывая из сигаретного облака, как леший из болота.

      – А дальше ее мужа в психушку упрятали пожизненно, а она теперь гестаповскую пенсию получает и живет себе припеваючи. В общем, справедливость восторжествовала. Дусенька, кофейку нам, пожалуйста, сделайте! – крикнула Света.

      – Готов уже, – недовольно откликнулась Дуся, – сейчас принесу.

      – Так, значит, все-таки стоило помучиться, – сделала вывод Марина.

      – Марин, ты чего, она же чудом жива осталась!

      – Ну и что. Если хочешь знать, то, что я в Москве до сих пор жива, тоже можно считать чудом. Так что давай, оформляй документы.

      – Когда?

      – Да хоть сейчас.

      Света стояла у окна и смотрела на ночную Москву, слегка притихшую, но живую. С ее седьмого этажа открывалась широкая панорама. Вдалеке огни трех вокзалов, и даже ночью видны остроконечные башенки на матовом небе. Справа Елоховская церковь парит золотыми куполами в вечности. Машины режут тишину моторами, и огни, огни до самого горизонта. Света любила Москву. Это был ее город. Он был ей близок и понятен, как человек, с которым бок о бок прожито тридцать лет. Здесь осталось все самое важное: детские воспоминания, первый запах зимы, поднимающийся от холодной земли в сквере на исходе октября, веселая кутерьма вокруг сеток с арбузами, заснеженный двор с одинокими фонарями на морозе или февраль