В девяти милях от жилища дьявола. Андрей Сергеевич Терехов

закурила, улыбнулась воспоминаниям и не выдержала – позвонила.

      – Говори.

      Округло и сухо, будто Герман не дышал ей в лицо горячим воздухом и не вдавливал ее тело своим в потные простыни.

      – Ты заходил?

      Вера снова против воли улыбнулась, но тут же уголки губ потянуло вниз – в динамике раздалось бесцветное "нет".

      – Не заходил? Ну ты чего?

      Ее обдало холодом, вспомнились слова соседа. Если не Герман, то?..

      – Я не помню, где ты живешь. Что с рукой? Ты делала физиотерапию?

      Вера ничего не понимала. Она бездумно подняла "насадку" и с трудом, со скрипом натянутой перчатки сжала чужие пальцы.

      Мужчина лет сорока звонил в ее дверь. Мужчина лет сорока.

      – Вера?

      – Физиотерапия? Я… нет, мне надо бежать, да-да. Я рада была слышать твой голос.

      Вера зажмурилась и сбросила вызов. Да, Герман пришивал эту руку – все нервы, сосуды и связки, – но иногда казалось, что судьба трансплантата волнует его больше, чем судьба хозяйки. А кем бы он стал без Веры, без ее изуродованного тела? Никому не известным докторишкой из никому не известного городка. Ни интервью по CNN, ни оборудования, ни поста главврача – ни-че-го. Мелкая серая жизнь.

      Она помотала головой, отгоняя раздражение. Кто же заходил? Ноги будто сами потянули к Арканову.

      – Как выглядел тот мужчина? Когда он был?

      Длиннющий, белый как смерть, рыжий. Приходил около десяти-одиннадцати, когда Вера еще гуляла.

      У нее заколотилось сердце.

      – Коричневые штаны, белая рубашка, красно-синий галстук?

      Увы, она не ошибалась.

      ***

      Соленый влажный ветер взбивал волны и песок в грязную пену. На пляж надвигался с приливом властный, монотонный гул – разрастался, разбегался по берегу и с утроенной силой вышибал эхо из волноотбойной стены.

      Вокруг тела бродили взъерошенные чайки и плаксиво выкрикивали. Вера изучала худое треугольное лицо мертвеца – кожа бледная, голубоватая – и ничего не чувствовала. Она его не знала: ни тонкого носа, ни гладко выбритого подбородка, ни близко посаженных карих глаз. Ни ушей, которые напоминали перевернутые груши.

      Вера поборола брезгливость и левой рукой обыскала труп. Ноль документов, ноль денег, узкая металлическую расческа, спички и "ТАТ" билет на две поездки. Будто набросились падальщики и склевали самое ценное.