Игольница. Диана Билык

мне вряд ли поможет. Извините.

      Снег захрустит под тяжелыми ботинками: «Иди, иди и не возвращайся».

      – А сколько лет нужно для помощи? – брошу вслед, глупая.

      Он замрет на миг и зубами заскрипит, но не ответит. Только побежит по мне взглядом, будто ладонью теплой. Не касаясь. А у меня под коленками задрожит, словно я на телеге по каменистой дороге еду. Дух выбьет и дыхание тяжелым станет. Давно одна в четырех стенах. На людей реагировать стала странно. Иль особенный он?

      – Зайдите, хоть отогрею вас. Держать силой не стану, – Изо рта пар вырвется и в преграду между нами превратится. В незримую стену, как стекло, тонкую.

      – Я в машине погреюсь, – огрызнется молодец, поглядывая на пса лохматого. А тот неожиданно, с цепи срываясь, бранью зальется.

      – Как угодно, – дверь прикрою, а сама подожду, что окликнет. Замерзнет ведь, не доедет, гордец. Но промолчит он, упрямец, и только вьюга запоет издалека свою песню.

      Снег лапатый с неба начнет сыпать, будто не по своей воле, а кто заколдовал. Быстро скроет белый ковер все пути от глаз людских. Да ветер ледяной, деревья до земли согнет. Выдует, сломает душу заблудшую и не подавится. Не успеет молодец выбраться из нашей глуши.

      Вьюга нависнет над деревней пузом беременным. Черным, плотным. Вот-вот разродится.

      Беда под горлом стоит – не отпускает. Побегу к окну. Палец засвербит в том месте, где укололась. Поцелую его, вкус железистый глотая. А сама чувствую, как губы немеют, и холод к самому сердцу пробирается. Радужки его черные, брови густые, да скулы мужественные перед глазами стоят, не хотят уходить – будто протянулась между нами нить алая.

      Пропадет ведь! Не подюжеет на нашу гору на своей заморской машине выехать. Да в погоду такую.

      Гляну на дорогу пустынную. Заметель-стужайла усмехается, в стекло стучит-сыплет, да солнечный свет съедает. Пропадет незваный гость!

      Может, одумается и вернется? Нет, гордый слишком: малолетка ему не поможет! Где это видано? Меня в округе с десяти полных лет знают, и никто ни разу не сказал, что мала я слишком для дела доброго. Ведь дарить радость людям в любом возрасте можно. Чем не угодила-то нежданному?

      Злость придавит горло да скрутит тело. Выть захочется. И Гром подпоет мне из будки. Нос побоится высунуть – так вьюга разгуляется. Всего-то час назад солнце было, да снег искрился – не гляди – ослепнешь. А теперь в двух шагах от окна пелена сплошная, как белый хлопок.

      И мучает меня любопытство. Чего же приходил гость? Что такое случилось в его жизни, что в зиму и стужу ко мне поехал? Как за последней надеждой потянулся. А теперь будто отчаяние затопило его, и меня волной оглушило. Помочь должна!

      Час пройдет, а гость не возвратится. Дурак да глупец, упертый, как буйвол.

      Шаль на голову наброшу, в валенки впрыгну и тулупом бабушкиным укутаюсь. Большой он на меня, но не страшно – зато тепло. Рукавицы некогда искать, в кофту вязаную пальцы спрячу.

      Вылечу в стужу, как в молоко нырну. Запорошило все. В глаза