Дуэль четырех. Грибоедов. Валерий Есенков

ни тяжеловесность, ни запутанность речи решительно никого не смутили. По холодным торжественным ликам сановников невозможно было прочесть, слушали или не слушали это хитроумное толкование процесса созидания несомненных шедевров приглашённые генералы и светские дамы, но было видать, что они не скучали, а с твёрдостью духа отправляли свой патриотический долг.

      Наконец, обречённо вздохнув, поднялся Крылов, в затрапезном обширном своём сюртуке, в высочайшем жабо, испещрённом жирными пятнами подливок и соусов, этими явственными следами многих гастрономических утешений, с величественной тяжёлой большой головой, с небрежно приглаженными серебристыми волосами, с отвислыми, жирными, далеко не старческими щеками, с большим, серьёзным, правильным ртом, с ленивым, почти апатичным выражением на лице, сквозь которое едва пробивались юмор и ум, с неподвижным взглядом из-под полуопущенных век, неуклюжий и толстый, медведь и медведь, и стал неторопливо, нет, не читать, а рассказывать, натурально, непринуждённо и внятно, голосом напирая слегка, обозначая лишь ударением смысл, наивно вначале сказав:

      – «Мирская сходка», это заглавие, вот в чём состоит.

      Помолчал, точно раздумывал, стоит ли продолжать, и пошёл:

      Какой порядок ни затей,

      Но если он в руках бессовестных людей,

      Они всегда найдут уловку,

      Чтоб сделать там, где им захочется, сноровку.

      В овечьи старосты у льва просился волк,

      Стараньем кумушки-лисицы

      Словцо о нём замолвлено у львицы,

      Но так как о волках худой на свете толк,

      И не сказали бы, что смотрит лев на лицы,

      То велено звериный весь народ

      Созвать на общий сход

      И расспросить того, другого,

      Что в волке доброго он знает иль дурного.

      Исполнен и приказ: все звери созваны,

      На сходке голоса чин чином собраны;

      Но против волка нет ни слова,

      И волка велено в овчарню посадить.

      Да что же овцы говорили?

      На сходке ведь они уж, верно, были?

      Вот то-то нет! Овец-то и забыли!

      А их-то бы всего нужней спросить.

      Шаховской, чрезвычайно довольный, сияющий, с искрами в бесовски прижмуренных глазках, придерживая его за плечо, когда они выходили, принагнувшись к нему, насколько позволяла статура, заливисто сетовал в самое ухо:

      – Ах, жалко-то, жалко-то как, не удалось показать старика, простуда, недомогание лёгкое, а всё-таки, всё-таки лучше дома денька два посидеть, вот уж после я его тебе покажу, всенепременнейше, да и лучше, что так, его надобно дома, дома глядеть, я уж к тебе забегу, и съездим, честное слово, съездим к нему, вот увидишь ты русское чудо!

      В самом деле прибежал через несколько дней весь в поту, отдуваясь, обтирая огромным платком мокрый лоб, и с шумом произносил:

      – Ну, сбирайся, здоров, я ему про тебя насказал!

      Сам немного взволнованный, желая видеть слишком известного автора вы