На солнце или в тени (сборник). Лоренс Блок

сделала?

      – Если бы мужчины увидели тебя в таком виде? – Его голос становится жестким, натянутым. – Вот так бы и стояла? Вся напоказ?

      Она знает, что эти вопросы не требуют ответа и что лучше ей промолчать.

      Не говоря ни слова, она спускается с табуретки, достает из холодильника две банки пива, открывает их и протягивает одну ему.

      Они оба жадно пьют, потом Паулина опять встает на табуретку. Запах дивного крема по-прежнему крепок, и она никогда не была счастливее.

      Утром, когда она выходит в кухню, муж сидит за столом с хмурым видом и пьет «Бромо-зельцер».

      Мольберт стоит в центре кухни, и муж мрачно его разглядывает.

      – Что-то не так, – говорит он. – Я только сейчас заметил.

      – Что не так? – спрашивает она.

      – Картина, – говорит он, не сводя глаз с мольберта. – В ней все неправильно.

      В тот вечер она ему не позирует, и на следующий вечер тоже.

      В субботу вечером он идет играть в карты в дом ветеранов, но возвращается домой до полуночи.

      Она находит его на веранде. Он сидит на полу, обложившись эскизами. В основном это детали: с полдюжины ее ног, крепкие икроножные мышцы, оставшиеся еще с юности, когда она каждое лето доила коров на пригородной ферме.

      – Сегодня познакомился с одним парнем, – говорит он, не поднимая взгляда. – Он недавно сюда переехал. Говорит, видел тебя на неделе в ресторане отеля «Барроумен». Ты была с мужиком. Тот парень сказал, вы сидели, как два голубка.

      – Я же тебе говорила. – Она очень старается, чтобы ее голос звучал спокойно. – Это был деловой обед, по работе. Это наш новый партнер, в типографии.

      Он бьет ее по лицу, бьет наотмашь тыльной стороной руки.

      – Моя девочка, ты в постели как снулая рыба, – говорит он, переводя дыхание. – И тебе никогда не удавалось жаркое.

      На следующий день он приносит ей букет гвоздик.

      Он снова встает за мольберт, но говорит, что она ему больше не нужна. Он нанял девчонку из художественной школы, всего за двадцать пять центов в час.

      Вечером в понедельник, сразу после заката, Паулина заходит в кухню и смотрит на холст на мольберте – он как призрак под покрывалом из старой кисеи.

      Подойдя к мольберту, она сдергивает кисею и швыряет на пол.

      Поначалу ей кажется, что на холсте что-то чудовищно странное. Она хватает коробку спичек, зажигает одну и подносит к картине.

      Что это? – думает она.

      Картина совсем не похожа на эскизы в альбоме. Да, это женщина. Обнаженная женщина на сцене. Поза такая же, но в то же время другая. Все другое. Даже ощущение совсем другое.

      Вместо коротких каштановых волос – длинная рыжая грива, жесткая, будто парик из искусственных волос. Кожа не кремово-розовая, а грязно-белая, ноги совсем не такие, как на эскизах. Они тонкие, неестественно длинные, бедра закрашены так, словно на них синяки. Туфли на высоченных каблуках – ярко-голубые, под цвет шарфа у женщины в руках.

      Вместо пышной, но упругой