На краю государевой земли. Валерий Туринов

глазами насмотрелась.

      – Ты что сомлела-то? – воззрилась Фёкла на нее. – Вот намедни к Мезене кликали. Так там же была угрюмая скулка, а это тебе не перехид…

      Она порылась в суме, достала из нее суровую черную нитку, распустила ее и снова подошла к Федьке.

      – Ты, милок, лежи и молчи. А мы с твоей маткой будем ладить тебя.

      Что-то бормоча себе под нос, она намотала нитку на палец, кольцо в кольцо, отгрызла зубами у нее кончик и снова распустила.

      – Ну, давай, что ли, Даша?

      Дарья кивнула головой, придвинулась ближе к постели.

      Шептуха смерила ниткой рост Федьки, с головы до пят, завязала на нитке узелок и подтолкнула в бок Дарью, которая зазевалась, наблюдая за ней.

      – Ты что – забыла, чё я тебе сказывала-то!

      – Ах, да!.. Что делаешь?

      – Испух-переполох сымаю, – проскрипела Фёкла, смерила теперь по плечам Федьку и завязала другой узелок.

      – Что делаешь? – снова спросила Дарья ее.

      – Испух-переполох сымаю…

      Дарья подозрительно глянула на шептуху.

      – Да ты же говорила, перехид, а лекаришь переполох!

      – А что перехид, аль переполох, все едино… С испугу у твоего!

      Дарья прикусила язык, не зная, то ли верить Фёкле, то ли нет. Мужики-то сказывают, что она в бражку воды подливает. Такая и обмануть может…

      Шептуха смерила Федьке голову, руки и ноги, каждый раз завязывала на нитке узелки, а Дарья спрашивала ее одно и то же.

      А Федька лежал в сладкой полудреме и глядел на Машу и Варьку. Те стояли тут же, рядом. Варька как открыла рот, уставившись на эту непонятную возню взрослых, так и замерла.

      Притихли и Пущин с Васяткой. Иван, для строгости, хмурил лоб, как было положено хозяину. А Васятка сосредоточенно строгал подле печки ножом какую-то палку.

      Фёкла промерила всего Федьку, отступила от кровати, и в полутемной избе зашелестел ее громкий шепот:

      – Выходи, переполох, с головы, с костей, с мозгу, с русых волос, с белого лица, с твоего сердца! Я заклинаю тебя на очеретах и на болотах, на густых лесах, где люди не ходят и человечий глаз не заходит!..

      В избе, при последних словах шептухи, стало жутко.

      И Васятке показалось, что кто-то на самом деле с легким шорохом покинул ее, ушел куда-то, в неизвестность. И он прислушался, занеся руку с ножом над уже готовым, маленьким осиновым колышком.

      Фёкла подняла руки и, пугая кого-то, трижды взмахнула длинными костлявыми пальцами над Федькиной головой: и тот сразу же провалился в знакомый серебристо-белый туман…

      Постояв с минуту в полной тишине, Фёкла скрутила нитку с узелками, подошла к двери и засунула ее в маленькую дырочку в глухом дверном косяке. Ту просверлил Пущин на высоте роста Федьки, которого перед тем измерили, приставив к этому косяку. Фёкла взглядом показала Васятке на эту дырочку. И тот скоренько, раз, раз…, забил туда колышек. Затем он отломил у него кончик, торчавший из косяка, и бросил его в печку… На двери, на высоте роста Федьки, от колышка осталось едва