На краю государевой земли. Валерий Туринов

туда большой пыж и высыпал остатки пороха на зелейник.

      Якушка любил пушкарское дело. К нему он относился со всей серьезностью, на какую был способен. Он понимал, что если как-нибудь не уследит, то так ахнет, что не будет ни его, Якушки, с его гнилыми потрохами, ни башни. Снесет, может быть, и половину острога…

      Он справил затинную, высунулся в узкую щель бойницы, глубоко вдохнул свежий воздух и окинул взглядом с высоты башни знакомый до мелочей острожёк.

      По дворам буднично копошились бабы и бегали ребятишки. Куда-то спешили по делам служилые. Снизу, с реки, дул прохладный ветерок и раскачивал из стороны в сторону высокий столб дыма, выписывающий замысловатые зигзаги.

      «То ж Яцкина жёнка палит, как труба», – мелькнуло у пушкаря.

      С высоты башни отчетливо бросалось в глаза, что иные дворы совсем запустели.

      И Якушке стало жаль острожёк, из которого постепенно разбегались люди. Вернулась жалость и к самому себе. Подспудно он догадывался, что отсюда ему уже никуда не уехать, здесь же и похоронят.

      «Немного уж осталось», – слезливо подумал он, вспомнив вчерашнего бесенка.

      Тот появился откуда-то во время пьянки и стал донимать его. Он испугался, перекрестил его. Но маленький вертлявый обитатель преисподней, вместо того чтобы сгинуть, вызывающе завертел длинным крысиным хвостиком, показывая ему свою потертую задницу. И Якушка затрясся от страха, заплакал, стал неистово класть на себя крестные знамения одно за другим. Так что казаки даже протрезвели: Якушка-то ни разу в жизни не перекрестил лба, порога в церковь не переступил, к тому же попу Маркелу… А тут на тебе! И Скорняк, изгоняя из него нечистую силу, окатил его холодной водой из бадейки, под громкий гогот пьяных дружков.

      Всю свою жизнь Якушка бахвалился, а вот после вчерашнего сжался, притих…

      «Вон и Мироха выполз, – увидел он казака, с которым гулял вчера. – Как его качает-то».

      – Мироха-а! – громко крикнул он.

      Казак оглянулся вокруг. Ничего не заметив, он нетвердой походкой двинулся дальше.

      Якушка от восторга хохотнул и, разыгрывая его, рявкнул: «Стой, кащеев сын!»

      Мироха остановился, медленно обернулся и глянул наверх башни, из бойницы которой торчала голова пушкаря.

      – Ты что, зелейная гнида, пугаешь людей! – прорычал он и погрозил ему здоровенным кулаком, чуть меньше Якушкиной головы.

      – Пошто такой злой, с утра-то? – заискивающе протянул Якушка, сообразив, что хватил лишку и казак может тяжко отделать его, несмотря на дружбу.

      – Гляди у меня, вонючий козел! – смачно сплюнул Мироха и пошел дальше.

      Якушка же быстро протиснулся сквозь узкий лаз башни, скатился по лестнице вниз и свалился на землю, обессилив от бешеных ударов сердца. Отдышавшись, он поднялся и поплелся домой.

      У двора Литвинихи его остановил громкий бабий крик и знакомый басистый голос Треньки Деева. Пушкарь повернул за угол избы и с любопытством заглянул во двор.

      Там, уперев руки в бока, стояла Литвиниха. Напротив же нее взъерошился