Остров Надежды. Аркадий Первенцев

сторонились, прилипали к переборкам – руки по швам. Из ближнего кубрика доносились звуки гитары: по-видимому, был час досуга.

      В теплой каюте поджидал вестовой.

      – Если понадобится, вызовите его по внутреннему, – сказал Ушакову замполит, отпуская вестового. – Раздевайтесь. Комфорт небольшой, но ванна готова. Отдыхайте! – Замполит продолжал держаться официально. На его бледном лице отчетливо выделялись пунцовые губы, тяжелые складки у рта и неподвижные глаза.

      Ушаков поежился под этим взглядом, поблагодарил.

      – Ужинать приглашаю в кают-компанию, товарищ Ушаков. Вы бывали на крейсерах? Значит, расположение вам известно.

      После ванны Дмитрий Ильич завалился на койку, мгновенно заснул. Посланный за ним вестовой не отважился его разбудить. Утром за завтраком Максимов сказал:

      – Вы пропустили прекрасное зрелище. Такое разыгралось северное сияние!

      – Сколько же я проспал, Павел Иванович?

      – Сколько потребовал организм.

      – Не говорите никому.

      – Почему?

      – Спишут на Большую землю.

      – Крепко спят здоровые люди.

      Утром уходили на берег тем же катером. Словно в феерической сказке при замедленной съемке расцветали на одежде иглы инея, слипались ресницы, и ноздри выталкивали клубы пара.

      Со стеклянным шумом шелестела волна, и брызги остро кололи лицо.

      Катер мягко толкнулся о пирс.

      – Пройдемся пешком, – предложил Максимов. – Не возражаете?

      – Охотно, Павел Иванович.

      – Вот и отлично. Какой воздух! Такого воздуха и в колбах не сочинишь.

      Они поднимались по снежной тропинке. Держался тот полусумеречный день, какой бывает в обычных широтах вечерами при низкой грозовой облачности.

      – Еще душа не оттаяла? – спросил Максимов.

      – Появилась новая наледь.

      – Вас что-то беспокоит?

      – Стыдно возвращаться, если спишут.

      – Почему же спишут? Самое главное – здоровье. Если медицина затормозит, вы сами не рискнете, да и мы не пошлем.

      В окнах штаба возникали силуэты. Фонари создавали круги кристаллического света, как бывает при сильном морозе. Возле подъезда Максимов околотил обувь, отряхнулся от инея.

      Ушаков сделал то же.

      – Повторяю, Павел Иванович, я сюда приехал оттаивать, а не домерзать. Формалистов я разыщу вне Полярного круга.

      Максимов провел рукой по пуговицам своей шинели, направился к лестнице. Два офицера уступили дорогу, козырнули.

      – В вашем характере, Дмитрий Ильич, есть одна черточка… – Максимов подыскивал подходящее определение. – Назовем ее нетерпимостью, что ли… Или несколько точнее, хотя и неудобоваримей для слуха, – гражданственной строптивостью… Не обижайтесь. Я по добру… Есть формалисты, но не отмахнешься и от формальностей. Служба! Одни исполняют ее деликатно, другие неумно пользуются своими правами. Не помню, кто сказал: если ангелу дать власть, у него вырастут рога.

      Ушаков