Остров Надежды. Аркадий Первенцев

требует…

      – До свидания, товарищ Кедров! – Ушаков тряхнул протянутую ему руку не то от радости расставания, не то из озорства.

      – Ого, боксерская! Поддадите, не возликуешь, а? – Кедров выпрямился. – Если не возражаете, отобедаем вместе?

      – Спасибо. Павел Иванович уже пригласил.

      – О, тогда мы растворяемся, Дмитрий Ильич… Извините, я не предупредил, – экая забывчивость! – вас поджидает капитан второго ранга Куприянов.

3

      Безымянная дверь закрылась. Ушаков облегченно вдохнул калориферное тепло коридора и направился вдоль него по ковровой дорожке в надежде отыскать Куприянова древним способом – с помощью языка, доводившего любого паломника до святограда Киева.

      Его нагнал посланный вдогонку лейтенант, юноша с меднистыми волосами, остриженными по последней моде. Дело в том, что ни Куприянов, ни начальник медицинской службы Хомяков не значились в штате и потому постоянного места не имели. Лейтенант обладал недурными манерами, двигался энергично, скользящей походкой и, как попутно выяснилось, занимал не последнее место в конькобежных соревнованиях училищных команд Ленинграда. Ему страсть как хотелось попасть на атомную лодку, а причислили к штабу, хотя он получил техническое образование и был переполнен вдохновенными порывами.

      За короткое время лейтенант сумел сообщить все эти сведения о себе. Для сотрудника отдела Кедрова такая разговорчивость могла показаться странной.

      Этажом ниже, в конце коридора, изогнутого глаголем, лейтенант остановился, пропустил Ушакова в комнату, попахивающую известью и олифой. На загрунтованном полу была проложена дорожка из газет в другую комнату.

      Четверо моряков встали при появлении офицера, а когда тот ушел предупредить Куприянова, снова заняли свои места и продолжили прерванный разговор.

      – Храбрость – дело такое: в одном положении – храбр, в другом тот же человек – трус, – говорил мичман Снежилин. У него была отличная мускулатура. Бицепсы выпирали из-под кителя, играли под черным сукном. Широченные плечи, гладко выстриженный затылок, чистая кожа, а на левой руке вместо традиционного якорька наколот символ новой эры – формула цепной реакции атома. – Скажу, к примеру, о себе… Возьмем пулю. Пускай прошивает – не боюсь. Снаряд – пожалуйста. Нужно в зараженный отсек – не моргну. А увижу паршивый нож – холодею. – Снежилин поежился, потер ладони. Чистая шея вдруг зарябилась пупырышками. – Однажды в Мурманске у стадиона «Труд», знаете место, нарвался на меня бич. Из средств у него – бакенбардики и шотландская бороденка. Думаю, давай, давай. А как щелкнул, выпрыгнула у него финка. Я и того…

      – Сдрейфил? – спросил матрос. Голос с акцентом, лицо природной смуглоты с желтизной, широкие скулы и монгольского разреза глаза.

      Снежилин медленно обернулся, потрогал свои щеки, подбородок, сдержанно ответил:

      – Я не сдрейфил, товарищ Муратов. Обезвредил бича приемом и подкинул дружинникам. Я регистрирую свое чувство. – Снежилин помолчал, насупился, продолжил